Тать на ваши головы
Шрифт:
Шаркей оказался сильным магом и талантливым полководцем, а вот правителем был никудышным. Его предали свои же за обещанные королем синих должности и награды. Новый мир жаждал новых героев и новую власть.
С убийством короля остатки сопротивления додавили за пару лет, по крайней мере, тогда так казалось. Кого-то даже пощадили, позволив жить в выжженной и фактически уничтоженной части. И, кажется, это было ошибкой, надо было вырезать всех, включая детей, может, и не было бы сейчас проблем с сопротивлением отступников
Объединяться переселенцы не стали, решив, что собственные независимость и культура дороже положения вассала, оставив простор для заключения союзов и плетения интриг.
Город постепенно оживал. Серую зону застроили трущобами, остальные сектора отгородились стенами, а синие начали селиться еще и в пригородных районах.
Так город стал Городом четырех государств, провозгласивших равенство и свободу странного по своей сути союза, но, как это обычно бывает, провозглашение осталось лишь на бумаге.
Дарье не без удовлетворения подумал о том, что хайорцы все активнее прибирают власть к своим рукам. Глядишь, не за горами то время, когда Город вновь станет городом одного государства.
— Ваше сиятельство! — с воплем не вошел, внесся секретарь, и Дарье поморщился от накативших дурных предчувствий. Да и какими еще они могут быть, когда глаза у помощника вытаращены настолько, что, кажется, вот-вот выскочат из орбит, дыхание, как у загнанного животного, а цвет лица меняется с белого на красный и обратно.
— Что у тебя? — бросил Дарье сухо, откладывая отчет.
— Усадьба! — выпалил секретарь, глотая воздух. — Короля отступников. Ту, что трогать не стали. Ждали, когда срок охранок подойдет и можно будет проверить слухи о спрятанной там сокровищнице.
Ах да, сокровищница. Шаркей успел-таки насолить перед смертью. Видать, чувствовал, что дела плохи, вот и спрятал королевскую сокровищницу, да так ловко, что никто до сих пор найти не смог.
— И что с ней?
— Рухнула, — выпалил секретарь, обессиленно падая в кресло.
И что-то такое промелькнуло в голове Дарье, заставив стиснуть карандаш. Треск — и он отбросил обломки.
— Отправить соглядатаев к менялам. Пусть предупредят, что могут всплыть монеты отступников, и напомнят о наказании за утаивание сведений о них. Усадьбу оцепить, никого не пускать, а я во дворец.
Принц был уже осведомлен о происшествии, а потому в кабинете царила мрачная атмосфера.
— Как его величество? — вежливо поинтересовался Дарье у друга.
— Хуже, — выдохнул тот. Мотнул головой. В глазах мелькнула давняя боль, и принц глухо добавил: — Старая рана открылась.
Шаркей был превосходным магом, его удар достиг короля, чудом не отправив того за грань. Какое-то время Дарье, тогда еще совсем юнец, был уверен, что они проиграют и эта чужая земля станет им всем могилой. Но боги решили иначе: могилу копали королю отступников.
— Держись. — Дарье похлопал принца по плечу, мысленно прикидывая, что после этой странной истории надо будет заняться вопросом коронации наследника. Откладывать передачу трона больше нельзя. Его величество и так сделал все, что мог, чтобы оставить сыну Город в нормальном состоянии.
Дарье знал Далмара с детства и был уверен: принц станет отличным правителем. Высокий, со светлыми курчавыми волосами, которые он перехватывал шнурком, чтобы не падали на глаза, мускулистый, поджарый — он был любимчиком всех женщин во дворце.
«Люб тот правитель, который умеет улыбаться так, что на сердце становится светло», — говаривал Далмар, озорно подмигивая. И был прав: когда король был ранен в схватке с Шаркеем, именно принц принял командование на себя, и благодаря отчаянной смелости мальчишки, его задору они тогда и выстояли.
Так что принца любили не только женщины. Уважали и суровые солдаты — за смелость, принимали купцы — за умение вести переговоры, терпели священнослужители — за искренность.
Сам Дарье предпочитал простоту во всем, а потому носил короткую стрижку ёжиком, которая выдавала его долгую военную службу, любовь к походам и ненависть к балам и светской жизни. От тех боевых лет на память остался шрам у правого глаза и еще пара на теле. Уже после отставки, осев в Городе и перестав мотаться на границу, Дарье отпустил небольшую бородку.
— Да я-то что, — отмахнулся Далмар. — Сам как? Все еще думаешь о сероглазке? Я, знаешь ли, заинтригован.
А еще его высочество не был женат, и эта головная боль преследовала весь дворец, особенно охрану, наследник ведь один, еще и без детей. Ее величество отдала всю себя выздоровлению мужа, а после тихо отошла за грань. Король жениться повторно отказался, а его высочество каждый раз находил вескую причину не вступать в брак, разбивая своей улыбкой одно сердце за другим.
Однако Дарье знал его и другим: злым, глотающим спиртовуху точно воду и цедящим сквозь зубы слова ненависти и обещания мести за отца и мать: «Сами богов довели, а вместо смирения — раз нас боги послали, значит, мы и должны ими править — бунт устроили. Ненавижу уродов!»
Дарье был согласен. Уроды и есть. Зажравшиеся, опьяненные властью и забывшие, кому обязаны своим процветанием.
— Чем больше об этом думаю, тем больше придушить девчонку хочется, да задать пару вопросов. — Дарье поморщился, потому как не был до конца откровенен с принцем. Придушить сероглазку хотелось, и сильно, но хотелось и обнять.
— Сначала часовня, потом всплеск в Кротком переулке, теперь усадьба, — принялся перечислять он. — У меня такое чувство, что они нашли-таки носителя для камней.