ТАТУИРО (HOMO)

Блонди Елена

Подходя к лестнице, увидели, – навстречу, вырастая головами, плечами, двигалась группа мужчин. Первым шел Ники Сеницкий. Обворожительно улыбаясь, зацепил быстрыми глазами камеру в руках Пашика, растаял дежурно в сторону Лидочки. И застыл на верхней ступеньке напротив Степана и Витьки.

Глава 30

В детстве, и позже, Витьку часто занимал вопрос, как это – увидеть в глазах? Злость или боль, разочарование, любовь… В книгах писано так. Но глаза, одни глаза без выражения лица, без складки на лбу, движения губ, поворота головы? Он раскладывал на коленках большой альбом с репродукциями

портретов, пальцами прикрывал нарисованные лица, вглядывался в нарисованные взгляды. Был неуверен, пожимал плечами и вздыхал. Внимательно смотрел, как бабушка, гремя кастрюлей, хмурится после телефонного разговора с мамой, поджимает губы, смотрел на брови домиком, морщинку возле рта, когда подкладывала ему на тарелку еще кусочек тушеного мяса, отрезав от своей порции, и садилась напротив, глядела, как сначала отказываясь, ест. Пытался видеть только глаза… Став постарше, решил, что все это художественные преувеличения, махнул рукой, постановив стать проще и не заморачиваться.

Сейчас стоял, глядя в темноту Никиных глаз, как сидел в черном зале кинотеатра, даже увлекся. Блеск из них, размываясь, ушел в глубину. Вычеркнулась оттуда Лидочка. Расширились зрачки. И заметались через мгновение, настороженно прыгая с Витькиного лица на Степана. Поплыли, как бы меняя форму. Зачарованный, Витька думал, вот оно, то что лишь в глазах. А потом темнота затвердела, пыхнула ненавистью, да так и осталась – двумя матовыми агатами в перстнях-печатках, что носят короткошеие молодчики на толстых пальцах.

Смотря шире, отлипая от жесткой поверхности Никиных глаз, Витька увидел, – побелели тонкие пальцы на лаковой барсетке, вжали ее в изящный пиджачок. Плечо дернулось нервно в сторону стоящего позади крепкого молчуна, стриженого ежиком. Ноги в узких туфлях переступили раз, другой, маленький полушажочек назад на той же ступеньке, и нехотя подтащилась одна нога к другой, замерла.

Молчун придвинулся, сбоку перекрыл надувным плечом Сеницкого, застыл, как перед броском…

Секунды… И опять, как тогда в квартире у Витьки – кто начнет первым?

– Боже мой! Вы – Ники!

Начала Лидочка, сделав, наконец, выбор. Звякнули ключики, когда всплеснула руками. Разрывая невидимые связи, вклинилась между противниками, взмахивая перед лицом Витьки кольцами темных длинных волос.

– Я в восторге, знаете! Вы! Вы! Никогда не видела такого! Это, это…

Стала совать в руки Сеницкому вишневый буклет, раскрывала, тыкала красным ногтем в пустое место под снимком на развороте – подписать.

Ники, отскакивая глазами от лица Виктора и снова настороженно возвращаясь, буклетик подписал. Кривил губы в дежурной улыбке, дергал головой в такт Лидочкиным словам. Девушка продолжала по-лошадиному взмахивать гривкой, и все держала узкое плечико чуть назад, на Витьку, как бы защищая от него диалог. Витька через плечо смотрел на Сеницкого. Без эмоций. Просто смотрел.

Ники ежился, кивая и растягивая губы в улыбке. Пашик из-за Степиного локтя пискнул что-то про интервью.

Ситуация раздувалась нелепым воздушным шариком, на котором картинка веселая и привычная, от избытка задутых внутрь нерешенных длинных секунд перекосилась и поползла в сторону жути, закорявилась, истончилась угрожающе.

Первым не выдержал Ники. Отведя рукой Лидушу, подался вперед, глядя с ненавистью на выше стоящего Витьку:

– Чего? Что вам здесь?

– Интервью, – пискнул вновь не услышанный Пашик.

Витька вытянул руку вперед, уперся ладонью в невидимое стекло между ними:

– Посмотреть

пришли. Уже уходим. С Новым годом, мастер Ники Сеницкий.

И повернулся к молчавшему настороженно Степану:

– Пойдем, времени мало. Опоздаю на поезд.

Подтолкнул друга под локоть и, обходя Сеницкого, ступил на его ступеньку. Рядом.

Ники развернулся к нему, держа в дрожащих лапках барсетку. И Витьку повело от головокружения, так несоответствовали друг другу сбитое в кисель страхом небольшое Никино тело в приталенном пиджачке, узких брюках с модными финтифлюшками и выжженные ненавистью твердые глаза. Спутники Сеницкого мгновенно перестроились, напряглись.

«Балет какой-то», мельком подумал Витька. Но стало интересно. Ненависть Ники завораживала внезапной силой. Будто из тощенького тела высосали все, что можно и собрали в смертельных пуговицах глаз.

– Поезд? – кликнул Ники и эхо от высоко потолка вернулось, стукнуло в уши, – поезд! Какой, бля, поезд у тебя! Если я…

– Ники, я уезжаю. Мать звонила. Буду у нее, потом поеду дальше. Ты не волнуйся, там даже интернета нет. Море и песок. Ветер.

Степан шумно вздохнул.

– Вернусь через месяц, не раньше. Пока.

Он шагнул ниже. Еще ступенька. Услышал за спиной шаги Степки. Еще одна ступенька…

– А я?

Обернулся и посмотрел на группу, оставшуюся наверху. Ники и трое молчащих, два – мускулистые, стриженые и один худощавый, похожий на Сеницкого пиджачком, но прическа кукольнее и глаза подведены. За ними – Лидочка. Снова зацепился за взгляд Сеницкого. И снова очень захотел домой, свернуться, пропустить через пальцы памяти все вновь увиденные картинки, детали, плавно, одну за другой, монетками складывая в голову, думать, поворачивать, смотреть, снова думать. Обогащаться. Переваривать… Улыбнулся. Почувствовал, как шевельнулась под свитером горячая голова, точками, точками касаясь чуткой кожи. Бешено веселясь где-то внутри, прикинул, а есть ли такие, что балуются со своими змеями – по-другому? Мастера эротических штучек, иссушающего порно… И это можно обдумать…

– Ты? А ты уж – сам. Как-нибудь. Справишься, Ники.

Быстро пошел вниз, стараясь идти ровно, чтоб не расплескать полученное сегодня, укладывая в голове цветные звенья цепи: серо-белые утренние картинки, звуки и запахи, и глаза, дыхание, выражения лиц, которые вот только что… Держал последнее звено разомкнутым, стремился на улицу, где жизнь вьет свою цепь дальше. То что внутри, казалось пустой бездной, ждущей этой еды – наполнить.

На самом выходе, обрезаясь о лезвия сквозняков из открываемой двери, немного потолкались, пытаясь то выйти вместе, а после, очевидно, чтоб не подумали – убегают, все пропускали друг друга… Пашик вывалился первым в холодную черноту, убежал под фонарь и, свесив голову, копался в сумке, укладывая камеру. За ним вышел Степан и ждал, придержав дверь рукой в толстой вязаной перчатке.

А Витьку нагнал Сеницкий, взвизгнув на топочущих следом спутников, чтоб отстали. Схватил за руку, потянул на себя. Скользнув плечом по ледяному стеклу, Витька всмотрелся в летящее без мыслей Никино лицо. «Не одного меня – за дальние леса», – подумал. Успокаивающе махнул Степану через стекло.

Ники, вцепившись в рукав куртки, тянул и тянул, будто хотел обнять. И пришлось двигаться, наступать, потому что куртка уже поползла с плеч, резал шею сбившийся воротник.

Так и шли по темному просторному вестибюлю – Ники спиной вперед, и Витька, будто с угрозой на него наступая.