Татуиро (Serpentes)
Шрифт:
— Дыра, вождь. Он проделал её и украл Ладда-ху, — испуганно сказал один из мальчиков.
Ничего не изменилось в лицо Мененеса, и Кора, струхнув, решила, будет ей наказание: ну чего там одна жена, а их у вождя вон сколько, и все красавицы. И не сразу поняла, откуда доносится странный гул, похожий на низкое жужжание шмеля. Мененес кричал, не открывая рта, и глаза его были, как серые речные камни, покрытые пылью.
Кора с облегчением снова запричитала и стукнулась лбом о ступеньку. Стон затих, и вождь перевел дыхание.
— Уж
— Замолчи!
— …
Птицы в лесу трещали и чирикали, но их голоса ударялись о стоявшую над площадью тишину.
— Она… умерла?
Испугавшись, старуха зачастила, приподнимаясь на ладонях:
— Нет, нет, отец наш. Живая она и плакала, стонала, ножками дёргала.
— Покажешь, куда унёс, — Мененес опустился на сиденье, сжал резной поручень и вырвал его. Нагнулся вперед, держа в руке сломанную деревяшку и глядя поверх головы Коры.
Люди ждали, испуганно глядя. И через несколько ударов сердца лицо вождя ожило, прошла по нему мрачная тень. Он поднялся, и отброшенная деревяшка заскакала вниз по ступеням.
— Дети мои, мой лесной народ! — голос вождя загремел над потухающими кострами, заждавшимися поленьев.
— Женщины, идите по домам. Мужчины, берите копья и луки. Мы пойдём к Владыкам за мертвецом Меру, да будет смерть его долгой, как река, отберём женщину и накажем злодея! — он повернулся к мальчику-стражу. — Неси мне оружие.
В толпе стоящих послышался шёпот и стих. Мененес окинул людей взглядом и нахмурился:
— Почему вы стоите? Он успеет уйти далеко!
— Он уже ушёл далеко, — буркнул кто-то и замолчал, прежде чем взгляд вождя нашёл, кому принадлежит голос.
— Идите же!
Трое мужчин неохотно отделились от толпы и медленно двинулись к краю площади. Замерли, остановленные криком:
— Мы не пойдём, вождь!
— Что? Кто это сказал?
Но отдельные крики заглушил ропот и шум. Подталкиваемый в спину, вышел вперед Кайру, выбросил перед собой руку с пальцами, сложенными в охранный знак:
— Они заберут наших жен, если мы пойдём. Не гони нас туда, вождь, не губи своих детей.
— Да, да-да, да, — пронеслось над людьми, и Мененес покачнулся, чувствуя, как ломит грудь незнакомая раньше сердечная боль.
— Я… я накажу вас, скоты!
— Ты смеялся над Меру. А теперь хочешь, чтоб мы все погибли?
— У тебя много жён, вождь! И у нас выросли новые дочери!
— Возьми любую! Бери мою, вождь, она сегодня встречала Айну!
— Нет! Мне нужна Ладда-Ха! Я поведу вас!
— Биться с Владыками?
Тощий Кайру завертелся перед толпой, простирая жилистые руки:
— Ты не можешь губить нас, вождь, мы все твои дети. Ты говорил: иногда люди уходят, и это правильно. Так почему твоя жена особенная? Не заставляй
— Мы не пойдём! — заревела толпа с радостным испугом и облегчением. Завизжали женщины, причитая и радуясь, что мужья остаются.
Вождь оглядел свой народ, еле различая лица, но слыша по голосам — не пойдут. У него задрожали колени. Сердце билось, отмеряя каждый шаг, сделанный мёртвым Меру где-то там, на дальней тропе, может быть, уже на подходе к пещерам, ведь Владыки наверняка дали ему быструю тропу для желанной добычи.
Очень хотелось сесть, но Мененес боялся, что не сможет подняться сам. И, прогнав из колен дрожь, сказал, бросая слова в толпу комьями грязи:
— Вы трусливые косые зайцы! Я иду один!
Он протянул руку, не глядя, величественно ожидая, когда мальчик-воин подаст ему копье.
— Нет, вождь!
Кайру снова выскочил вперед и, злорадно искривив треугольное лицо с большими, как у богомола, глазами, упёр руки в бока, подбадриваемый ропотом толпы.
Мененес опустил пустую руку.
— Ты смеешь помешать мне?
Из толпы вытолкнули еле стоящего на ногах Тику и поддержали его под локти.
— Скажи, скажи ему, Тику, что должно делать…
Старик огляделся, заваливаясь на руки охотников. Свет постепенно умирал, и вождь не мог разглядеть сверху выражения обезображенного лица. Всё стихло вокруг, и даже птицы перестали петь, улетев спать на толстые ветки деревьев.
— От времени до времени и через время… — мерно заговорил старик надтреснутым голосом и закашлялся. Гулко отхлебнул из подсунутой тыквы.
— …Пока растёт лес и течёт река то к морю, то вспять. Пока приходят дожди и сменяет их зной, чтобы снова разлиться дождями… Отец племени не покинет своих детей, не отдав отцовства. Иди, вождь, но твой дом, твои воины и твои жёны, твоё добро в сундуках и мешках пусть перейдёт к тому, кто сможет заботиться о твоих детях. Это закон, вождь.
И все закивали. Мужчины подобрались, расправляя плечи, и стали выступать из толпы, подвигаясь ближе к помосту, на котором Мененес стоял, еле заметно покачиваясь, и беспомощно смотрел на свое стадо, обретшее речь.
— Выбери и иди!
— Выбери и иди!
Сотня ног топнула, вторя словам, и, продолжая топать, мужчины повторяли слова, что должно было сказать отцу, покидающему их:
— Выбери! И иди! Выбери! И иди!
— Хватит! Я выберу!
Вождь с ненавистью оглядел поднятые лица, читая на каждом надежду. Злоба подступала к горлу, мешая дышать. Отдать всё? Он отдал бы сразу, потому что сердце мерно отсчитывало дальние шаги Меру — всё ближе и ближе к страшным пещерам Владык. Но надо отдать одному, осчастливить. И, если суждено будет вернуться, он построит себе жалкую хижину в одну комнату, и молодые охотники будут помыкать им… А один из них будет спать с его женами. Один. И Мененес должен выбрать его сам!