Татуиро (Serpentes)
Шрифт:
— Это Синика, — сказала Найя через набитый рот, жуя и глотая, — он умный.
— Си-ни… — старуха сделала круглые глаза, — ты дала имя зверю?
— Ага. А что?
Берита глянула на мышелова, облизывающего её пальцы. Позвала нерешительно, останавливаясь на слогах:
— Си-ни-ка!
Зверь муркнул и поднял круглую, измазанную едой морду. Берита поспешно стряхнула его с колен.
— Иди, ешь там, — швырнула в угол огрызок. Синика мелькнул голубой меховой лентой.
Найя отодвинула большую миску. Отхлебнула из маленькой чего-то густого и сладкого, как кисель. Вытерла рот рукой.
— Берита,
— Ты хочешь знаний? — старуха сдвинула колени и медленно расправила юбку. На лбу её как собрались морщины во время выговаривания имени зверя, так и застыли, не расправляясь.
— Да. Акут отвечал мне. Но он болен. Кто даст мне ответы? Я уже могу понимать.
Проём двери и квадратное окошко, ничем не прикрытое, набирали ночной темноты. И огонь, тихо живший в очаге, становился ярче. Берита смотрела на молодую женщину, сидящую перед ней на полу с подобранными под цветную тайку ногами. Совсем девочка с виду, вон какая шея худая. Но рот сложен упрямо, и глаза серьёзные, почти злые. Да, ей нужны знания, иначе её упрямство не те горы свернет.
— Я могу дать тебе ответы. Не все. Но ты должна дать ответы мне.
— Я?
— Ты сделала круглые глаза. Хочешь меня обмануть?
— Я? Нет! — Найя махнула рукой, пожала плечами, стараясь не путаться в словах, — ты спрашиваешь. Тебе нужны ответы. Про меня? Нужны?
— Мне нужны ответы. Про тебя.
— А никому не нужны!
— Откуда взяла?
Найя вспомнила недавнее прошлое. И стала перечислять, водя рукой по колену:
— Вождь говорил своё про меня. Эта женщина, мать мальчика, она думала про меня — своё. Думала, сама знает ответы. И Акут…
— А он что?
— Он не хочет ответов. Он…
— Он любит. И боится твоих ответов. Ещё?
— Всё. Я болела. Никого не видела больше.
Берита потерла руками колени, собирая на них юбку. Найя заметила, что старшие женщины в племени носили не тайки, которые так легко снять, выдернув пару деревянных шпилек из драпировок, а обычные такие человеческие юбки. И обёрнутые вокруг груди однотонные повязки, края которых стягивались кожаными шнурками. Были похожи на старых цыганок поэтому.
— Твои глаза остры, маленькая женщина. И ты просишь знаний не для того, чтоб сварить из них еды или выбросить их в воду. Но знания ранят. Видишь меня? А я была такая, как ты. Только лучше.
— Да будут боги…
— Хватит. Пусть лучше Боги дадут тебе силы, чтоб знания не сломали тебе плечи.
— Я не боюсь.
— Глупые не боятся. А ты приготовь себя, как охотник перед большой охотой. И я дам тебе столько, сколько сможешь выдержать.
Мышелов мелькнул наискосок через хижину, и женщины повернулись к ложу, прислушиваясь. Акут под шкурой заворочался и стих.
— Спит, — сказала Берита, — скоро проснётся. Наше с тобой время — вот такое, — она отметила ногтем половинку толстого пальца.
Найя поднялась и ушла в угол, где спрятала узелок с семенами. Положила его на пол перед Беритой, развязала хвосты тряпки. Посмотрела с вопросом, собираясь спрашивать. Но знахарка, поняв, заговорила сама, подбирая слова попроще:
— Все любят. От доброй любви рождаются красивые дети. Так устроен мир. Но редко
— Но я… Я не люблю его так! Я его — не люблю!
— Любишь. Так любишь.
Найя смотрела на старуху с ненавистью. Ей казалось: с затенённого потолка спускается толстая паутина и прилипает к голове и плечам. Да как они смеют тыкать ей тем, чего нет! Она сама решит, кого ей любить! Уж не этого черномазого урода, почти старика, от которого пахнет козлом, а потные волосы вечно слипаются на концах.
— Это мое знание, Вамма. Теперь я хочу твоего.
— А про семечки?
— Потом. Сначала скажи мне. Ты правда пришла из моря?
Найя подумала о лице мастера, когда он говорил об этом, сам не веря и не желая правды, но правда была в том, что нет у неё ртов на шее — жабр, догадалась она тогда. И голова закружилась от количества вопросов, которые хотели ответов. Тут, в этом мире, были племена, жившие под водой? Или и сейчас есть? И где этот мир? Что он такое? Хорошо, она будет честна с Беритой. Чтобы после спрашивать — без конца.
— Я пришла не из моря.
— Откуда? Из леса за большой рекой? Или… — Берита сложила пальцы в охранный знак и оглянулась на дверь, — из степей за серыми скалами?
— Берита… Мой мир — не здесь. Я не знаю, как рассказать. Нет тут моего места, совсем нет. Мой мир — другой. А где он — я не знаю!
Она жестикулировала, меняла выражение лица, помогая словам, и отчаивалась, понимая: деревенская бабка, хоть и умная, не поймет, как это — прийти из параллельного мира… Но Берита просто кивнула, оставив Найю с открытым ртом:
— Миры, через которые летит мёртвая птица. Я так и думала. Понятно, почему ты такая. Мир другой, люди другие. Но хоть женское у тебя всё на месте.
— Птица? — ответы множили новые вопросы. И Найя снова пожалела о том, что нет бумаги, нет карандаша, записать, пока не вылетело из головы.
— Скажи, Берита…
— Дай мне ещё один ответ и получишь свой. Мне скоро уходить, Вамма.
— Хорошо.
— Как ты пришла?
Холод ноябрьской степи кинулся из воспоминаний, и плечи Найи покрылись мурашками.
— Нет! Не говори, что было. Скажи, как ты пришла? Как?
— Я… — она обхватила себя за плечи. Оглянулась. Ужасно захотелось под шкуру, к тёплому телу мастера, прижаться, обхватить ногами его ноги так, чтоб пальцами упираться в жесткую ступню. Привычно лечить его, а потом закрыть глаза и заснуть. Вот только куда придется проснуться? Картины осенней степи ворочались перед глазами, громоздились друг на друга кучей серых картонок на помойке, и становилось дурно, будто от них шёл запах гнили. Тошнота волнами подходила к горлу, и в ней показывался то грязный кадык старика, жадно глотающего водку, то оскал Карпатого, или белые, как отмокшие корни, пальцы Жуки на её колене. И вслед за тошнотой застучало, толкаясь снизу, через сердце в голову, — уйти. Уй-ти! Немедленно, уйти!!!