Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза
Шрифт:
Таня много думала о том, что все люди живут одну свою жизнь и только актерам дано счастье проживать великое множество самых разных жизней. Разве есть на свете счастье выше этого? Актерская жизнь невероятно яркая, невероятно насыщенная. Сцена – это волшебный мир. Ничего не надо – ни богатства, ни славы, только бы иметь возможность выходить на сцену и играть, играть, играть, жить этими интереснейшими жизнями, описанными в пьесах… Ничего не надо! Хотя когда аплодируют, это очень приятно. Слыша аплодисменты, актеры волшебным образом начинают светиться изнутри. Театр полон волшебства…
– Ты будешь актрисой, доченька! – обнадеживал отец, гладя Таню по голове. – У тебя есть талант, искра Божья. Уж я-то в этом разбираюсь и говорю не как отец, а как актер. Помяни мое слово – тебя еще на руках носить будут! Как Сару Бернар! [7]
«Как Сару Бернар!» – млела Таня. Поверить в такое было совершенно невозможно –
– На руках! На руках! – передразнивала мать. – Если кто и должен носить женщину на руках, так это ее собственный муж! А не посторонние мужчины! Некоторым выпадает такое счастье! – здесь всегда следовал укоризненный взгляд, мельком брошенный на отца. – Так что выкинь из головы все эти глупости и готовься к тому, чтобы сделать хорошую партию. Красотой тебя Бог не обидел и всем остальным, кроме ума, тоже. Была бы умная, не слушала бы отцовские бредни!
7
Сара Бернар (1844–1923) – французская драматическая актриса, еврейка по происхождению, которую в начале XX века называли «самой знаменитой актрисой за всю историю человечества».
Иногда мать говорила – «красотой тебя Бог не обидел», а иногда – «я родила тебя красивой». Второе выражение Тане казалось обидным – мол, родила-то я тебя красивой, а выросло не поймешь что.
Красавицей она не была, что да, то да. С актрисой Марией Домашевой или балериной Лидией Кякшт не сравнить. Но обаятельной себя считала не без оснований. А вот у матери обаяние не котировалось, только правильность черт. Наверное, с этого «я родила тебя красивой» и началось отчуждение между матерью и дочерью, отчуждение, которое спустя много лет приведет к тому, что они практически перестанут общаться. Это очень грустная история, подробности которой Татьяна Пельтцер унесла с собой в могилу. Мы можем лишь догадываться о деталях по тем редким и отрывочным сведениям, о которых она иногда проговаривалась подругам…
– Это не бредни! – вступалась за отца Таня. – Ты, мама, ничего не понимаешь в искусстве!
– Зато я понимаю толк в жизни! – парировала мать. – Могу из одной курицы приготовить три блюда, так, чтобы всем нам хватило на два дня! Это благодаря мне вы с Сашей не ходите голодными и оборванными. Посмотришь – и сразу видно детей из приличной семьи. Жизнь, милая моя, это совсем не театр!
Вот в этом Таня была с матерью полностью согласна. Жизнь – это совсем не театр. Театр стократ лучше. Сделать хорошую партию?! Зачем? Чтобы жить так, как мать с отцом? Нет-нет! Если уж с кем и обручаться, так это с театром! Театр – это самая лучшая партия на свете! Лучше и быть не может! Тане хотелось всю свою жизнь провести на сцене и умереть тоже на ней. Во время спектакля. По ходу действия. Лучше всего – в роли Ларисы из «Бесприданницы». Сказать всем: «Вы все хорошие люди… я вас всех… всех люблю», послать воздушный поцелуй и закрыть глаза навсегда. Зрители станут аплодировать, думая, что она играет, а она уснет навсегда. Маленькой Тане столько раз приходилось «умирать» в разыгрываемых перед зеркалом пьесах, что о смерти она думала без страха. Точнее, смерть была для нее простым театральным действием, вроде смеха или плача, не более того.
– Ты будешь второй Сарой Бернар! – убеждал отец. – Нет, что я говорю?! Ты будешь Татьяной Пельтцер, блистательной и неповторимой! Тебе будет аплодировать вся Россия! Ты прославишь наш род еще сильнее, нежели это сделал твой прадед!
Отцовские слова оказались пророческими. Во всем. Татьяна стала блистательной и неповторимой Татьяной Пельтцер. Ей аплодировал весь Советский Союз. И Наполеона Пельтцера сейчас помнят лишь благодаря его знаменитой правнучке.
Мельпомена награждает своих служителей не только славой, но и бессмертием.
Если они, конечно, этого заслуживают.
Глава вторая
Блистательный провал
– Вошел раб!
Никто не входит.
– Господа, кто же раб? Духовской, поглядите, кто раб?
Духовской поспешно роется в каких-то листках.
Раба не оказывается.
– Вымарать, что там! – лениво советует Боев…
Но Марк Великолепный (Лара-Ларский) вдруг обижается:
– Нет, уж пожалуйста… Тут у меня эффектный выход… Я эту сцену без раба не играю.
Самойленко мечется глазами по сцене и натыкается на меня.
– Да вот… позвольте… позвольте… Васильев, вы в этом акте заняты?
Я смотрю в тетрадку:
– Да. В самом конце…
–
Через несколько минут не могут сыскать раба для божественной Мерции (у Сенкевича она – Лигия), и эту роль затыкают мною. Потом не хватает какого-то домоправителя. Опять я. Таким образом к концу репетиции у меня, не считая центуриона, было еще пять добавочных ролей.
Исторический роман польского писателя Генриха Сенкевича «Quo vadis» (в русском переводе – «Камо грядеши») был невероятно модным в конце XIX – начале XX века. По мотивам романа было написано несколько пьес. О постановке одной из них рассказывается у Куприна в автобиографической повести «Как я был актером». «Ставили пьесу «Новый мир», какую-то нелепую балаганную переделку из романа Сенкевича «Quo vadis», – писал Куприн…
У Николая Николаевича Синельникова, которого заслуженно называли лучшим антрепренером Российской империи, актеры играли на совесть. Синельников считался лучшим из лучших в первую очередь благодаря тому, что деньги не затмевали ему искусства. Искусство для Николая Николаевича всегда стояло на первом месте. Он славился своей строгостью и привычкой досрочно разрывать контракты. Разрывал не из самодурства, а обоснованно, если видел, что актер играет плохо или же просто не вписывается в труппу. Имя Синельникова было гарантией хорошего заработка, платил он исправно, поэтому от желающих играть в его труппах не было отбоя. Туда попадали лишь избранные. Приглашение в антрепризу Синельникова было своеобразным признанием актерского таланта, знаком качества. Синельникову было неважно, где играть – в московском театре Корша или в уездном Ельце. Его спектакли, вне зависимости от места нахождения, были качественными, лишенными малейшей халтуры.
«Николай Николаевич приветливо меня встретил, и уже с первых репетиций я почувствовала, что служу в прекрасной труппе с чудным режиссером – режиссером и учителем, – вспоминала актриса Мария Блюменталь-Тамарина, о которой пойдет речь в одной из следующих глав. – Несмотря на то, что я уже служила в Москве у Лентовского в театре «Скоморох», в Тифлисе, Владимире, я была еще неопытна и дарование мое, так сказать, не было отшлифовано. Николай Николаевич давал мне такие ценные указания в ролях, что я с каждой репетицией чувствовала, как моя поступь на сцене становится все тверже и тверже. Пять лет подряд я прослужила у Николая Николаевича в Ростове-на-Дону, а затем, когда Николай Николаевич вступил в театр Корша в Москве, он и нас, нескольких актеров – его учеников, беззаветно ему преданных, устроил туда же. Его громадная любовь к искусству, его влюбленность в сцену, нас, актеров – и молодых и старых, – зажигала и двигала на работу. Кроме режиссуры, Николай Николаевич и актер был прекрасный, создавший много незабываемых художественных образов» [8] .
8
Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина, Мои воспоминания. – Харьков, Харьковский государственный театр русской драмы, 1935 г.
В труппах своих Синельников всячески старался прививать дух коллективизма, актерского братства и всеобщего равенства служителей Мельпомены. Не понаслышке зная о том, как сильно раздоры между актерами могут повредить делу (сам более десяти лет прослужил в актерах), Синельников подбадривал новичков, осаживал прим с премьерами, если было надо, старался справедливо распределять роли… Это он первым начал перечислять актеров на афишах в алфавитном порядке, а не по их положению в труппе. Вроде бы пустяк, а сколько трупп распалось из-за того, что одна фамилия оказалась впереди другой. Актеры – люди увлекающиеся и если уж начнут интриговать и ссориться между собой, то остановятся не скоро.
Справедливости ради следует заметить, что были среди актеров и такие, кому Синельников не нравился. Так, например, известная актриса Павла Вульф, бывшая другом и учителем Фаины Раневской, считала Синельникова деспотичным режиссером, который стремился полностью подчинить актеров своей творческой воле, не предоставляя им ни малейшей творческой свободы. «Я всегда чувствовала… что Николай Николаевич не любит и немного презирает актера, – писала Вульф в своих воспоминаниях. – Это ощущение парализовало, не давало выявляться творческой актерской воле, творческим возможностям» [9] .
9
Вульф П.Л. В старом и новом театре. – М.: Всероссийское театральное общество, 1962 г.