Татьянин день
Шрифт:
Сегодня Мария Прокофьевна выносит мое письмо и прошение за зону, от страха, от волнения зуб на зуб не попадает, на вахте обыскивают даже своих, если они не в мундире: Мария Прокофьевна решила пронести письмо под одеждой, все-таки их редко, как нас, ощупывают руками, а в сумку могут полезть.
Попрощались с ней еще в больнице, и теперь незаметно каждый из своего угла следим за ней: вот она идет по дороге... вот подходит к вахте... вот вошла... вот лишние секунды не появляется с другой стороны... вот вышла... улыбается, как бы разговаривая с охранником, эта улыбка для нас - пронесло, теперь она должна еще где-то во
Завтра рано утром Мария Прокофьевна уезжает с маленьким сыном в отпуск к родным и специально для меня через Москву, чтобы вручить письмо и прошение лично в руки Борису, а если его нет, то Маме.
Всей конспирацией ведает Жанна: Мария Прокофьевна должна дать моим из Караганды телеграмму: "Еду в отпуск к тете буду проездом у вас ждите". И когда письмо будет в руках у Бориса, тут же, чтобы мы не умерли от волнения, дать телеграмму нам: "Заяц окончил школу хорошо".
Вся корреспонденция приходит через КВЧ. Вызывают. Иду на глиняных ногах. Лейтенант дает телеграмму: "Заяц окончил школу хорошо", - понимаю, что мой восторг не соответствует тексту, но ничего с собой сделать не могу. Хорошо, что лейтенант - болван, это не опер. Анна и Жанна ждут меня в землянке - молча обнялись и плачем.
Проводила Анну - и больно, и радостно. Так же волновались, как с Марией Прокофьевной: когда Анна вошла на вахту и не сразу вышла, а потом вырвалась на волю и пошла танцуя, мы от радости тоже запрыгали, очень хотелось увидеть ее счастливое лицо, но оглянуться нельзя, в лагере есть примета: ни за что не оборачиваться и ничего не уносить с собой лагерного - вернешься обратно.
55
Бегу, задыхаясь, в больницу. Георгий Маркович прислал за мной не Пупулю, а какую-то больную. Боже, спаси его! У него совсем плохое сердце! Отлегло! Он стоит на пороге и улыбается... но значит, что-то случилось...
Заходим в знакомую, родную каморку: Пупуля наводит здесь такую чистоту, что хирургиня смеется: "Лучше здесь делать операции, безопаснее, а я обманываю Георгия Марковича: он считает меня лучшей рукодельницей мира, а я иголки в руках держать не умею, это руки западных украинок, прибалтиек, которых он тоже спасает от смерти, вышивают, но я выдаю все эти коврики, салфеточки за свою работу, потому что от заключенных Георгий Маркович никогда ничего не возьмет".
На столике чай, настоящий белый хлеб!
– Вкушайте! Это от вашего любимого опера вместо гонорара.
Всё в момент сгамкала. Жду.
– Теперь на сытый желудок вы подобрели, вот мы и поговорим, я мобилизовал своих дам, они побудут с больными вместо меня, и нас никто не потревожит. Начну с руки! Не подали руки Короле...
– Не могу! И не потому, что руки в крови - не могу своей сущностью... все во мне восстает.
– Вот об этом и хочу говорить с вами. Я - волнуюсь за вас! Родная моя, послушайте меня, старика, я один могу помочь вам выжить в этом аду; здесь ведь королёвы правят бал, значит что же?! Из-за них сложить голову?! Не-т! Еще раз не-т!
– Доктор лукаво посмотрел на меня: - Вы же ели ее кур! Ее треску! Я же знаю, что Жанна ходила менять ваше платье на морковку, и не важно, что я знаю - знает она, что мы все зависим от нее.
Я рассмеялась, вспомнив, как мы с Жанной слопали по целой тухлой курице и не умерли, а в столовой вылавливали червей из трескового супа, и очень
– Вы же не знаете, что только через Королеву начальство могло оформить всю эту тухлятину! К сожалению, я не смог присоединиться к вашим яствам, мой старый желудок не выдержал бы: в такую жару вохровские продукты портятся и вохровские лорды их не едят, а Королева оформила все это за счет лагеря: ко мне - как больничное питание, а треску - к вам, в столовую! Я бился над этими курами по законам настоящей химии: их трижды вываривали и чем только не дезинфицировали, и после всего я опробовал на себе, а потом разрешил дать молодым больным со здоровым желудком.
Я перестала смеяться.
– Да! Да! И если она захочет выгнать вас на общие работы, она это сделает в течение часа, она повязана с начальством, и даже я ничего не смогу сделать, не смогу помочь вам, хотя и ей - Королевой и "этим" я нужен - они очень дорожат своим здоровьем.
– Что ей надо от меня? Мы из разных миров.
– Вот именно, она хочет в этот ваш недосягаемый для нее мир, все остальное у нее есть, и эта недоступность бесит ее! Вы меня спрашивали, как можно было спрятать презрение в глазах, когда вы были у начальника, и я вам ответил просто опустить глаза, и здесь тоже - просто сделать вид, что вы ее протянутой руки не заметили. Сыграйте это так же блистательно, как сыграли истерический припадок с лейтенантом, если бы тогда вовремя вы не приоткрыли глаз и не подмигнули мне, со мной действительно мог случиться инфаркт - большего я от вас не требую: сыграйте доступность, они должны думать, что могут приблизиться к вам...
– Но ведь в человека, как в растение, все врастает, и как потом обратно стать человеком?
– С умом станете. Вы не подумали, что творится в моей душе! Что происходит со мной! Как я живу в этом обществе!
Я схватила руку Георгия Марковича:
– Простите меня! Простите меня! Да! Да!
– И вам, кроме всего, как художнику надо узнать этих людей... не знаю, как их назвать... вы опять будете в искусстве... вы сейчас в самом расцвете... сколько вы сможете сделать с теперешним вашим зрелым видением... для творчества это лучшие годы... в концерте я все время думал об этом...
– Лгать, лгать... ну хорошо: я научусь играть с правдой, но с самой-то правдой как быть?! Она ведь, глубоко запрятанная, умрет! Она же должна побеждать ложь. Она активна! Она же не сидит на месте, она летит, она конфликт, она борьба, она завтрашний день, она суть жизни, как добро и зло...
– Умница вы моя, я слушал бы вас часами, да только я-то прошу вас не меняться, а спрятать эту правду, оберегать ее, вытерпеть все! Пообещайте мне: как только у вас будут критические минуты, ситуации, конфликты с жизнью, вы сразу же в вашем сознании будете вызывать дедушку доктора в белом халате... что замолчали?
– Боюсь.
– Что-то на вас не похоже... торжественно вас заверяю, что кусаться не буду...
– Я написала письмо Сталину о том, что творится в его отечестве...
Встал, повернулся ко мне спиной, не дышу.
– У вас есть верные люди, которые смогут доставить письмо именно ему? В нашей стране письма попадают к тем, о ком они написаны.
– Борис и Костя стали секретарями Союза писателей, бывают у Сталина, и я прошу их или положить письмо Сталину на стол, или сжечь.