Татьянин дом
Шрифт:
— Теперь я для тебя как прах умершего в керамической вазе?
— Теперь ты для меня как старый детективный роман.
— Почему? Думаешь, скучно перечитывать?
— Да. Детали сюжета забылись, но кто убийца, помнишь отлично. И прелесть детективная пропадает.
— Танька! Ты — потрясающая женщина! Хоть и жестокосердная.
Не надо обращать внимания на чертиков в его глазах. Что, кукловод, уронил ниточки? Злорадствовать тоже некрасиво. А вот подразнить можно.
— Ах! — кокетливо отмахнулась она. — Каждый день это слышу. Почему вы, мужчины, такие неизобретательные?
Если человеческую жизнь представить в виде последовательности
Но именно Борис стал вдруг подливать деготь в цистерну с медом, то есть требовать революционных перемен в раю. У них единственная трудность — нет места, где можно спокойно пребывать рядом и в горизонтальном положении. Трудность вполне разрешимая. Врезать в дверь ее комнаты замок, раз уж бестолковые дети не могут отвыкнуть от привычки в любой момент врываться в ее комнату с воплями «где мой бордовый галстук к голубой рубашке?» или «у меня „молнию“ на платье заело!». Можно ездить на выходные в Смятиново. Приткнуться у матери Бориса, к которой он переехал. Любаша и Василий сдают свою московскую квартиру. Уговорить их поселиться в Смятинове, а самим переехать к ним. Конечно, Любаша может отказаться брать деньги с брата. Уговорить ее, сославшись на безвыходность ситуации.
Но Борис упорствует: мы должны пожениться. Зачем? Имея самое лучшее, что может быть между мужчиной и женщиной, стремиться к тому, что имеет большинство? И со всеми возможными перспективами? Глупо и страшно.
Борис не собирался торопить событий, не собирался на следующий день после развода бежать в ЗАГС подавать заявление. Но его неприятно поразил тот факт, что Татьяна вообще не хочет оформлять их отношения. Отшучивается, но твердо стоит на своем.
Он мысленно обзывал себя идиотом. Он полагал: стоит ему сделать предложение, она тут же бросится на шею. Она домашняя, теплая и не замужем. Все женщины хотят замуж — правило, такие, как Татьяна, — аксиома. Дудки! Просчитался — не хочет Таня за него идти. Удар был настолько ощутимый, что он даже не находил сил проявить терпение — «хорошо, давай подождем», докучал с разговорами и не мог скрыть уныния. Не нужна ему свобода, если и Татьяна остается свободной!
Она прибегала к испытанному средству — пряталась за пушкинские строчки:
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь!
Но полно прославлять надменных…
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы… как ножки их.
Борис в игру включился, но гнул свою
А я в напрасной скуке трачу
Судьбой отсчитанные дни.
И так уж тягостны они.
Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я.
Татьяна выразила сочувствие и признательность:
Мне ваша искренность мила,
Она в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства.
Он вернулся к прозе:
— Таня, почему ты не хочешь выходить за меня замуж?
Она сделала последнюю попытку увернуться:
Предвижу все: вас оскорбит
Печальной тайны объясненье.
Какое горькое презренье
Ваш гордый взгляд изобразит!
— Какое презренье? Хватит стихов! Татьяна, почему ты не хочешь быть моей женой? Почему ты заставляешь меня, как мальчишку, переживать, трястись и мучиться? Ты меня любишь?
— Очень люблю!
И она завела старую пластинку: все хорошо, ты меня любишь, я тебя люблю, ничего менять не надо.
Борис чувствовал себя следователем, который допрашивает шпиона.
Татьяну сковывал испуг человека, который слышит звонок в дверь, но боится признаться, что он дома. Минуту звонят, другую, час, второй — надо идти открывать, отсидеться не получится.
— Хорошо, — сдалась она, — если ты так настаиваешь… Борис, но ведь ответ лежит на поверхности! Ты проявляешь жестокость, заставляя меня говорить.
— Говори!
Я… тебе… не пара. Ты умный, образованный. Интеллектуал, эрудит. У тебя широкий кругозор, а у меня… амбразура. Я всего лишь домашняя хозяйка с большим опытом. А то, что подрабатываю, — обман трудящихся, оголтелый дилетантизм. Архитекторский надзор для меня — непосильная задача. Просто ничего не понимаю, что они там строят. Профессиональных разговоров боюсь как черт ладана. Я — необучаемая, я пыталась что-то освоить — бесполезно. Пройдет немного времени, и ты поймешь, что я, в сущности, ограниченная, примитивная тетка. Я женские романы читаю! Ты взвоешь со мной от скуки и… и… и бросишь меня. Я этого не вынесу второй раз, то есть вынесу, ты не беспокойся, но будет легче, если без семейных оков.
— Мне было бросить трудно даже Галину, к которой я никаких чувств не питал. Я врастаю в людей, как луковица. Сверху зеленые перышки можете постричь, а с корнем вырвать — больно, — говорил он механически, словно мимоходом отвечая на Танины самоупреки, напряженно думая о другом. — Что до архитектуры… В мире есть тысячи музыкантов, способных сделать оркестровку. Тех, кто сочиняет красивую мелодию, — единицы. Ты очень талантлива, ты создаешь мелодию в архитектуре.
Так он разговаривал со студентами: отвечал на вопросы, объяснял, приводил примеры и аналогии, а параллельно думал: утром клапаны в машине стучали, надо в автомастерскую заехать. Сейчас Бориса волновали проблемы более серьезные, чем поломки в «Жигулях».