Тавриз туманный
Шрифт:
Хозяин впустил их, закрыл за ними дверь и только тогда сказал:
– Добро пожаловать. Сейчас как раз очень удобно. На ваше счастье дома никого нет.
– Нам это и нужно. Моя дама не любит, когда много шума, - заважничал Рафи-заде.
– Можете быть спокойны. Чувствуйте себя, как дома. Тут никто не обидит вашу даму. Сегодня вечером я как раз зарезал ягненка, и вино исфаганское есть, так что не ударим в грязь лицом.
Мисс Ганна ответила:
– Очень вам благодарны. Ваше общество лучше вкусной еды и любых напитков.
– В наш дом не всякий может зайти, -
Во дворе была мертвая тишина. Несколько минут пришлось идти по широкой аллее просторного сада. В самом конце его помещался большой дом. Хозяин и гости поднялись по лестнице. На балконе тоже было темно. Сделав ощупью несколько шагов влево, хозяин, наконец, открыл одностворчатую дверь. Гости вошли в слабо освещенный коридор, в конце которого открывалась дверь в зал, залитый ярким электрическим светом. Здесь все свидетельствовало о богатстве и роскоши.
Рафи-заде внимательно разглядывал зал.
– И в самом деле, тут можно хорошо провести время, - проговорил он.
Мисс Ганна усмехнулась.
– Если создадут условия!
В это время вошел Тутунчи-оглы.
– Милую барышню ждет на улице фаэтон. Если хотите домой, пожалуйста!
Рафи-заде будто разбудили от сладкого сна. Он набросился на Тутунчи-оглы:
– А ты кто такой?
– Тот самый, который когда-то сбрил тебе усы*.
______________ * В те времена в Иране мужчины не сбривали усов. Это считалось позором. Насильно сбривали усы врагу, чем наносили ему страшное оскорбление.
Мисс Ганна обратилась к Тутунчи-оглы:
– Я вернусь домой одна?
– Нет, конечно. Сюда вас привез Гасан-ага?
– в свою очередь спросил он.
Мисс Ганна повернулась к Рафи-заде:
– Можешь еще раз пожаловаться на свое счастье. Не дают по-человечески провести время.
– С этими словами она вышла.
* * *
Через несколько минут я с товарищами вошел в зал. Рафи-заде стоял ни жив ни мертв. Я предложил ему сесть.
– Сегодня, - начал я, - Революционный суд рассматривает твое дело. Ты должен говорить только правду.
Рафи-заде как будто успокоился и хладнокровно возразил:
– Никто не имеет права судить меня. Хозяин этого дома отвечает за мою жизнь. Если со мной что-нибудь случится, он завтра же будет уничтожен. Зарубите это себе на носу.
Хозяин засмеялся.
– Может быть, вы меня не знаете? Вам трудно будет найти меня завтра. Запишите мои имя и фамилию в записную книжку. На том свете ангелы спросят, как вы попали туда, а вы не сможете ответить. Так что запишите: "Меня казнили в доме Аршака Суренянца и послали сюда на вечное поселение". Вместо Ганны будете обнимать ангелов.
Рафи-заде побледнел и, дрожа не то от злобы, не то от страха, повернулся ко мне.
– Разве мало того, что уже несколько лет я лишен работы, своего очага и скитаюсь по белому свету? За какое преступление вы меня судите?
– Мы судим тебя как врага революции, шпиона и доносчика.
– Все, что вы говорите, - ложь.
– Неужели даже перед лицом смерти ты не можешь быть честным?
– Я ничего не знаю!
Я сунул руку в
– Это заявление в шпионскую организацию при русском консульстве разве не ты написал? Не ты передал его Эфенди-Багиру? Не твой ли это почерк?
– Да, почерк мой. Я был вынужден написать его, без этого мне не дали бы существовать в Тавризе.
– Для того, чтобы жить в Иране, надо быть царским шпионом? Другого пути ты не мог найти?
– Так уж повелось у меня сначала.
– Кто же в этом виноват? Если бы ты обманным путем не затащил американку в цыганский притон, ты тоже не мог бы существовать?
– К этому меня принудил двоюродный брат Гаджи-Самед-хана Махмуд-хан.
– Где заявление, которое ты собирался подать в царское жандармское управление?
– Я такого заявления не писал.
Я приказал Тутунчи-оглы.
– Обыщи его!
Не успел я проговорить это, как Рафи-заде быстро сунул руку в карман.
– Не надо, не надо обыскивать! Я сам отдам, - он протянул мне заявление.
Его поведение показалось мне подозрительным. Странно было, почему он так поспешил, почему заволновался, услышав мой приказ об обыске. Значит, у него в кармане есть еще что-то. Я повторил свое распоряжение. Тутунчи-оглы стал его обыскивать. В одном кармане он обнаружил браунинг, в обойме которого был всего один патрон. В другом записную книжку, между страничками которой были заложены документы и письма. Мы внимательно проверили их.
Первым долгом мы прочли заявление, которое он сам отдал. В нем значилось мое имя и имена других членов подпольного Революционного комитета. Он собирался выдать нас.
Второе письмо было ответом Сардар-Рашида Рафи-заде. Губернатор подробно описывал в нем нашу деятельность и предлагал ему по возвращении в Тавриз сообщить о нас царскому консулу.
Я спросил:
– Почему ты в течение стольких лет не доносил о нас?
– Я знал, что вы купец и думал, что наказали меня из-за американки. В то же время мне было известно, что вы человек влиятельный. У меня не было никаких документов, которые я мог бы использовать против вас. Но потом мне надоело оставаться на чужбине, а в Тавриз вернуться я боялся из-за вас. Я написал письмо Сардар-Рашиду, в котором рассказал, почему вынужден был эмигрировать, и просил у него помощи. Вы уже прочли, что он мне ответил.
– И ты собирался выполнить его поручение?
– Да.
– Хорошо. А что тебе нужно от американки?
– Я хотел наказать ее за то, что она была с вами в связи и принимала вашу помощь.
– Ты собирался наказать ее тут, в этом доме?
– Я хотел заставить ее провести со мной ночь и получить от нее письменные сведения о вас, чтобы передать консулу.
Все было ясно. Отпустить Рафи-заде на волю было невозможно, это могло иметь весьма тяжелые последствия. Еще утром на заседании Революционного комитета мы приняли решение казнить его и как можно быстрее. Приведение приговора в исполнение было поручено Тутунчи-оглы, Гулу-заде и Аршаку. Не было еще часу ночи, когда, простившись с ними, я вышел на пустынную улицу.