Тайфун
Шрифт:
Следствие топталось на месте. Теперь собранный за день рис делили между членами кооператива, считая, что они надежнее его сохранят. Настроение у людей было подавленное. Многие крестьяне поговаривали, что намерены выйти из кооператива. Однако в деревне нашлись люди, которым было плевать на все эти беды, случившиеся в селении. Хотя бы тот же Мэй — жена его с утра до вечера гнула спину на поле, а он, бездельник, дрых до середины дня, а по ночам пьянствовал. Частенько при свете луны жене его приходилось бежать к торговке Тап за самогоном и закуской. Та без всяких разговоров отпускала Мэю товар в кредит. Откуда взять денег,
Мэй вытаращил на нее глаза, отложил флейту в сторону и заорал:
— Ты что, сдурела? Откуда у меня деньги? Еду беру в кредит, а ты на платье просишь!
— Неужели? А разве спрятанный рис — не деньги?!
Мэй испуганно огляделся, словно боялся, что кто-нибудь услышит эти слова, подскочил к жене и, схватив ее за горло, зло прошипел:
— Молчи, дура! Скажешь слово — убью!
Почувствовав, как пальцы Мэя вцепились ей в горло, женщина в ужасе закричала:
— Помогите! Спасите! Убивают!..
Оскалив зубы, Мэй сжал руки изо всех сил, и крик сразу захлебнулся.
Мэй дождался, когда слабевшее с каждой секундой тело женщины перестанет вздрагивать, и только тогда отпустил несчастную. Потом он поднялся с пола и пригладил слипшиеся от пота волосы. Шум в дверях заставил его обернуться: прямо в глаза ему смотрели дула двух винтовок. Сопротивление было бессмысленным; на допросе в милиции Мэй сознался в краже риса и сказал, что виноват только он один. Его провели через всю деревню в наручниках, и люди с облегчением вздохнули, словно их избавили от бешеной собаки…
Утром следующего дня Кхоан отправился за сыном, выписанным из больницы. Коротко остриженный Хюи был бледен и худ, но глаза его лучились от радости. Отец с удивлением увидел, что мальчик превратился в юношу. На автобусе они доехали до уездного комитета. Отец хотел поблагодарить Тхая за спасение сына, но того не оказалось на месте — сказали, что уехал в поле, где сейчас идет битва за урожай.
Кхоан был счастлив, ему хотелось сказать каждому встречному: поглядите, какой у меня большой и красивый сын, совсем уже мужчина, а ведь всего несколько недель назад он умирал, никто не верил, что его удастся вернуть к жизни. Одно огорчало старика: кровь для переливания дал сыну коммунист, и она спасла его. Об этом Кхоан не говорил никому.
Односельчане, завидя отца с сыном, выходили на дорогу и поздравляли обоих. Ребятишки бесцеремонно задирали на Хюи рубаху — каждому хотелось посмотреть на шов, оставшийся после операции.
Мать встречала сына у ворот. Она стояла, вцепившись обеими руками в изгородь — от волнения ноги ее не держали. Издали услыхала она знакомые шаги.
— Слава тебе господи, вернулся, сынок! Живой, невредимый! — она крепко прижала Хюи к груди и начала ощупывать его, словно проверяя, он ли это. Вдруг она упала перед сыном на колени и горько зарыдала. — Какая же у тебя, сынок, глупая мать! Ведь это я тебя святой водой чуть не погубила. Простишь ли мне?
Хюи стал поднимать мать, но та сопротивлялась.
— Обещаю тебе, родной, поумнеть. Сестренка
И с этого дня слепая женщина, словно прозрев, все чаще различала правду, которую не желала замечать прежде, когда глаза ее еще могли видеть, ту правду жизни, которая рождалась у них в селении.
Хюи быстро приходил в себя. Его тянуло в поле, на реку. Весело, будто застоявшийся жеребенок, бегал он по деревенским улицам. Страда кончалась, почти весь рис убрали, обмолотили и свезли в амбары. Крестьяне радовались хорошему урожаю, только в доме Кхоанов риса почти не было. Хюи заметил, что его отец с матерью чем-то встревожены, без конца о чем-то шепчутся, а при его приближении замолкают, словно скрывают от него какую-то тайну. Когда Хюи решил поработать в поле, чтобы хоть немного получить риса, отец с печальным лицом остановил его:
— Не надо, сынок, проку от этого не будет. Ты думаешь, я не работал? Работал, да еще как! Только никто нам помочь не хочет!
— О чем ты говоришь, отец? — удивился Хюи. — Почему кто-то нам должен помогать? Разве ты не член кооператива, разве в кооперативе не все общее, разве урожай не делится по заработанным трудодням?!
Отец выдавил из себя улыбку и с грустью проговорил:
— Несмышленый ты еще, маленький, ничего не понимаешь…
Так ничего и не узнав, Хюи пошел на море ловить крабов со своим приятелем Тханем. Когда, наполнив корзины, мальчики разлеглись на горячем песке, Хюи спросил:
— Тхань, у вас дома хватает риса?
— Хватает, — лениво ответил тот, — земли у нас много, вот и рис есть.
— А почему в нашем доме риса нет?
— Да ведь у вас участок десять шагов в длину, десять в ширину…
И опять Хюи, как и в разговоре с отцом, ничего не понял. «Зачем нужны кооперативы, если все говорят только о своей земле. Ведь земля отдана в кооператив!» — подумал он. Взглянув на недоумевающего Хюи, Тхань рассмеялся.
— Эх ты! Я здесь совсем недавно и то все понял. Настоящие кооперативы в Сангоае только те, где работают Тиеп и Тхат, все остальные — одна видимость. В нашем, к примеру, ты получишь столько риса, сколько собираешь со своего участка, и не больше.
— Я этого не знал, — протянул Хюи.
Тхань не спеша закатал обе штанины и, подставив солнцу тощие ноги, просвещал приятеля дальше:
— Правительство говорит, кооперация нужна, чтобы помочь беднякам вылезти из вековой нищеты, а в деревнях свои порядки и понятия. Кое-кому эти кооперативы поперек горла. Когда к нам Тиеп и Тхат приезжают, начинается суета, наше правление достает списки, отчитывается, что-то они там обсуждают, даже спорят. Но только начальники за порог, все возвращается на свои места: я убираю рис со своего участка, ты — со своего, у меня риса много, у тебя — мало. Понял наконец?!
— Врешь ты все, не может такого быть. Я сам видел, как люди вместе в поле работали, человек тридцать. Убранный рис носили в кооперативный склад, а потом делили. Если, как ты говоришь, каждый думает только о своем участке, то зачем же рис на общий склад тащить? Как потом разберешься, где твой рис, а где мой?
— Ты, Хюи, смотрел, да не видел. А жгуты на снопах все разного цвета!.. Понял?.. Дело тут простое: каждая семья помечает свой рис, чтобы с чужим не спутать, и домой тащит свое.