Тайфуны с ласковыми именами

Райнов Богомил Николаев

– Стараюсь не дойти до этого, – тихо отвечаю я, вталкивая его внутрь и захлопывая за собою дверь. – Дай чего-нибудь выпить!

Он ведет меня в уютный холл, более или менее похожий на мой, только без обоев успокаивающе-зеленого цвета, ставит на стол бутылку виски и идет за необходимыми подсобными средствами.

– Оставь, – говорю. – Безо льда обойдемся. Некогда.

Плеснув себе микстуры, залпом выпиваю ее и говорю:

– Боян провалился. Еду на выручку. Встреча через полчаса в вилле Ральфа Бэнтона. Вероятно, все нити в руках у него, поэтому он до сих пор оставался

в тени.

Чтобы не сидеть без дела, наливаю себе еще виски и продолжаю:

– И еще одно. Вот тебе ключ. Шифр – «Зебра». Сейф, принадлежащий Ганеву или, если угодно, его дочке, – в Кантональном банке. В сейфе хранится вторая часть досье: имена. Ты ее изымаешь – завтра, рано утром, – и отправляешь по назначению. Кроме того, мне нужна справка относительно одной виллы в Лозанне. Числится она, вероятно, за Горановым или за его дочерью. Отыщи строительную фирму и еще одну, – при этих словах я делаю многозначительный жест, – если такая существует. Если да – найди человека, способного справиться с делом. – Выпив упомянутую добавку, я бросаю для пущей ясности: – Бояна ты, разумеется, возвращаешь! Ну, пока, я исчезаю!

Борислав и рта не раскрывает – и так все ясно. Хотя по лицу его видно, что после столь продолжительной разлуки ему хотелось бы по-дружески поговорить, единственное, что он произносит, имеет сугубо деловой характер:

– Значит, комбинация с машиной не меняется?

– Остается прежней: порядок улиц соответствует порядку дней.

Пожав ему руку, я отечески хлопаю его по плечу, хотя мы почти одного возраста, а ростом он даже чуток выше, всего на несколько сантиметров – вот чудесный партнер для Флоры, надо будет как-нибудь сказать ему об этом, – и пулей вылетаю на улицу.

– Приведите парня! – бросает Ральф шоферу. Возле меня стоит его камердинер, ни жив ни мертв.

– А вы ступайте прочь! – приказывает ему хозяин. Затем любезно обращается ко мне: – Садитесь, Лоран. Что будете пить?

– То же, что и вы, Бэнтон. И по возможности из той же бутылки.

– Какой это бич в наше время… – меланхолично бормочет американец, направляясь к сервировочному столику.

– Что именно?

– Мнительность.

– Обычная предосторожность, дорогой, не более. И мне кажется, вполне естественная после того, как вчера в обеденную пору ваши люди попытались – в какой-то мере им это удалось – избить меня, вечером хотели совершить на меня покушение, а сегодня похитили моего молодого друга.

– Неизбежные служебные ситуации, Лоран. Вы прекрасно понимаете, что не я их придумал. Я всего лишь служащий. Такой же, как вы. Безликое звено в системе. Не имеющее к тому же права на дружеские чувства.

Он говорит тихо, своим обычным голосом, полным апатии, едва ли способным выразить что-либо другое, Кроме холодности и равнодушия. Так же как и его карие, исполненные меланхолии глаза с их до странности отсутствующим взглядом, как бы спрятанным в полумраке ресниц, и ленивые движения, какими он наливает в рюмки «кальвадос».

– Ваше здоровье, Лоран?

Я охотно сказал бы ему кое-что по части здоровья, но тут шофер приводит Бояна. К счастью, он цел и невредим, следов телесных повреждений

не видно. Парень бросает в мою сторону взгляд, в котором и преданность и чувство вины. Затем опускает глаза. Мне хочется сказать что-нибудь, чтобы хоть немного приободрить его, но я чувствую, как у меня сжалось горло. Он был так доволен, что на него возложили такую серьезную задачу, так счастлив, что ему оказали доверие, и вот на тебе – провал, что называется, с первого шага. Хочется дать ему понять, что он должен уметь мириться с огорчениями, иначе победы ему не видать, что такое с каждым может случиться, что дело, в общем, поправимое. Но как это сделать в вилле ЦРУ, в присутствии человека из ЦРУ, который флегматично наблюдает за нами со стороны?..

– Ладно, иди, – тихо говорю я. – Возвращайся домой и не переживай.

«Возвращайся домой» – значит возвращайся на родину, и Боян прекрасно это понимает, так же как то, что возвращается он не победителем. Он смотрит на меня еще раз, посрамленный и расстроенный, и только кивает головой.

– Не переживай, – повторяю я, чтобы взбодрить его немного. – Все обошлось.

И поднимаю на прощание руку, а он идет к двери медленно и вяло, как может идти побежденный.

– Ваши люди чувствительны, – констатирует Бэнтон, когда мы остаемся одни.

– А ваши нет?

– Нет, конечно. Им неведомы болезненные переживания. Возможно, тут есть определенный плюс. Наше ремесло не для сентиментальных.

Не вижу надобности возражать. Американец тоже молчит, и я пользуюсь паузой, чтобы еще раз обдумать следующий ход. Рискованный ход. С другой стороны – не такой уж рискованный. Две части досье, включая самую существенную, уже обеспечены для Центра. Боян отправится восвояси. Борислав вне подозрений. Единственный залог в этой игре при раскрытых картах – моя собственная персона. А когда рискуешь лишь собой, все проще. Иначе у тебя такое чувство, будто ты играешь по большой на казенные деньги.

Американец продолжает стоять, видимо не желая попусту мять свой костюм цвета зернистой икры, и, небрежно опершись на камин, терпеливо ждет. Он хорошо понимает, что я пожаловал к нему не только ради того, чтобы обменяться пленными, но старается дать мне понять, что спешить ему некуда. И я не спешу. Особенно пока мы находимся здесь, в этом здании, оснащенном ЦРУ. Я хочу сказать, снабженном подслушивающей аппаратурой.

– Не знаю, должен ли я благодарить вас за случившееся, или сейчас светским этикетом можно пренебречь, – тихо говорю я, вставая.

Во взгляде Бэнтона еле заметная тень удивления, и, поймав его, я делаю красноречивый жест в сторону двери, давайте, мол, выйдем Тень удивления в его карих глазах сменяется подобием насмешки, однако он кивает в знак согласия, и мы вместе идем к выходу.

– Надеюсь, вы не собираетесь выкинуть какой-нибудь глупый трюк, – как бы нехотя роняет американец, когда мы ступаем на асфальтовую аллею.

– Будьте спокойны, – отвечаю. – В таких делах вы монополисты. Мне просто хотелось удалиться от аппаратуры, которая, наверно, вас подслушивает. Потому что, если я не ошибаюсь, у вас это система: каждый подслушивает каждого.