Тайга и зона
Шрифт:
Но не на того, брат, напал. Москва со всеми её соблазнами отодвинулась для Алексея на второй план. Здесь, в тайге, запрятана тайна – а тайна зовёт, манит, влечёт и притягивает. Какая уж тут Москва, братва, – Москва подождёт, никуда не денется. Полгодика назад ты бы, друг Гена, нарисовался, тогда б мы ещё подумали, тогда б мы поностальгировали и из кожи вон вывернулись, лишь бы вернуться. А сейчас…
Маску провинциала он снял – за ненадобностью. И с напускной ленцой поинтересовался:
– Выкладывай, чего нужно… археолог.
– Помощь, я ж сказал, – взгляд Гены погас. – Ничего криминального, предосудительного, противозаконного и неэтического.
– Выкладывай.
Гена подумал чуток, потом вздохнул.
– Пёс с тобой, открою забрало совсем. Вижу, с тобой нужно играть честно – или вообще за стол не садиться. В том, что скажу, особого секрета нет, тайну следствия я не нарушу, да и ты никакой выгоды из этого знания не выгадаешь…
В общем, я – старший оперуполномоченный краевого ГУВД, отдел экономических преступлений.
Он неспешно встал, принялся расхаживать по комнате.
…Года два назад в Шантарское УВД, а точнее в его соответствующие отделы, со всей России стали поступать тревожные сигналы о подозрительном оживлении на пушном рынке. С незапамятных времён монополия на торговлю шкурками принадлежала государству – сие не означает, разумеется, что никто не браконьерствовал, не торговал пушниной в обход госструктур и не строил на этом деле замки в Испании, однако ж до некоторых пор процент «левых» шкурок был стабилен, прогнозируем и, в общем-то, негласно принят как реальность, данная нам в ощущения, с которой бороться бесполезно.
Но это только до некоторых пор.
А вот с некоторых пор рынок как государственный, так и «чёрный» залихорадило. На рынке как из-под земли стали появляться соболя, точнее, шкурки – великолепнейшего качества, дороговизны невысокой и в таком количестве, что цены начали падать стремительно, как рубль в недавние времена. И не оставалось никаких сомнений: это не браконьеры распоясались – это действует чёткая, слаженная группа, законспирированная настолько, что никто про неё и слыхом не слыхивал. До некоторых пор. Причём, соболя эти, исходя, опять же, из качества и количества шкурок, явно выращивались в питомнике. Причём, расположенном, как удалось выяснить, где-то в Шантарском крае.
Гласная проверка местных государственных питомников и негласная – подпольных ничего не дала: никакой утечки, никакой «левизны», «чёрная» бухгалтерия в порядке. Следовательно, в Шантарском крае образовался ещё один питомник (хотя какой, к чёрту, один – целая сеть питомников!), откуда к охочим до натурального меха богатеям и текут бурным потоком соболиные «шубки». А обратно – потоком не менее бурным – зелёные бумажки с ликами президентов…
За голову схватились все: и госструктуры, и мафиози – снижение цен на рынке особенно сильно ударяло по карманам последних. Совершенно не понятно было, что за силы вступили в игру: то ли толковые ребята-однодневки, решившие по-быстрому срубить капусты и отвалить, когда цены падут ниже некуда, то ли некто решил нанести сокрушительный удар по всему российскому пушному рынку. Выяснить это было решительно не возможно, никакие методы – как милицейские, так и… ну, скажем, более действенные, хотя и напрочь незаконные – на этот раз не срабатывали: никак не удавалось отследить, откуда тянутся ниточки и вообще каким образом шкурки попадают к продавцам и перекупщикам. Либо они, продавцы и перекупщики в смысле, и вправду не знали, либо были запуганы, либо подкуплены – однако факт остаётся фактом: соболя
Полтора года понадобилось операм, чтобы нащупать, только нащупать – даже не ниточку, а так, невесомую паутинку, которая, впрочем, и привела их в окрестности исправительно-трудового учреждения номер **. Где-то здесь, в радиусе восьмидесяти-ста километров и располагался один из подпольных соболиных питомников. Некий охотник из Пармы, пойманный за руку за браконьерство, в обмен на прекращение дела согласился добровольно сотрудничать с органами – походить по тайге, приглядеться…
И судя по всему, кое-что он углядел. Потому как успел послать весточку в Шантарск, но более ничего не успел – по причине скоропостижной смерти от злокачественной опухоли под названием «заточка».
Звали охотника Егор Дорофеев.
– …Собственно, поэтому я и здесь, – сказал археолог. – Выяснить, что узнал Дорофеев. На что набрёл в тайге, где находится питомник… А ты как человек, который последним разговаривал с ним, как человек неглупый, столичный, можешь мне помочь. – Он остановился напротив Алексея, посмотрел тому в глаза:
– Вот и весь расклад. Теперь думай.
– Уж не подозреваешь ли ты, что это я охотника мочканул? – бесцветным голосом спросил Алексей после долгой паузы.
…Сказать, что Карташ чувствовал пустоту в душе, значит ничего не сказать. В душе был абсолютный вакуум, чёрная дыра, куда со свистом всасывались все чувства, эмоции, мысли и желания.
И не оставалось ничего. Лишь звенящая, ледяная пустота.
Питомник…
Блядь, всего лишь грёбаный питомник по разведению сраных млекопитающих семейства долбаных куньих! А он-то, дурак, губу раскатал: не правительственный секретный объект, какое-нибудь кладбище радиационных отходов, тренировочный лагерь террористов – да с такими сведениями, выложенными в нужное время нужным людям – в погонах или в наколках, не суть важно, – с такими сведениями он и без помощи всяких там археологов в Москву вернётся, на белом коне и со щитом в руках!
А тут – вонючий питомник…
Дорофеев, сука, ни словечком ведь о ментах не обмолвился! Хотел, чтоб и нашим, и вашим…
– Конечно, не ты мочканул, – сказал Гена, вновь садясь напротив. – Тебя-то я проверил в первую голову… Но ведь кто-то это сделал? И я должен узнать – кто. Чтобы через него выйти на производителей.
– И я тут причём?
– О чём вы разговаривали с Дорофеевым? – быстро спросил Гена.
Карташ на мгновенье запнулся.
Теперь, когда его высокоумные заключения лопнули как мыльные пузыри и развалились как замок на песке, скрывать свой интерес к Шаманкиной мари не было никакого резона. И он уже открыл было рот, чтобы рассказать всё, но что-то – то ли инстинкт, то ли ещё какое восемнадцатое, неведомое чувство – заставило ответить иначе, выпалить первое, что пришло на язык:
– О соболях говорили, Гена, о соболях…
– О чём?!
– О них, родимых… – вздохнул Карташ.
Что характерно, сущую правду сказал – их знакомство с Дорофеевым аккурат со шкурок и началось. Это уже потом, годик спустя, Алексей решил задействовать охотника в поисках объекта. И начни археолог копать, простите за каламбур, в его сторону, то многие пармовчане подтвердят: да, начальник, Егорка Дорофеев многим шкурки продавал, и цирикам, и цивильным, мобуть, и этому, Карташу, тоже…