Тайга шумит
Шрифт:
«Подожду немного, может, утихнут боли, иначе мне не дойти! — подумала она и прислушалась. В коридоре раздались чьи-то шаги, судя по походке — Русакова. — Таню позвать, попросить, чтобы проводила? — Нет, ни за что! Я сама как-нибудь дойду… О-о-ой!»
Она несколько минут сидела на стуле, ожидая, когда станет легче, потом поняла, что ждать больше нельзя, и стала медленно собираться. Сложила пеленки, распашонки, завернула все в одеяло и, закрыв квартиру, вышла из дома.
На дворе было тепло.
Время от времени по улице прогуливался ветерок,
Но Зина ничего не замечала. Бледная, с искаженным от боли лицом, она медленно брела к больнице, часто останавливалась и, прикусив губу, сдерживала себя, чтобы не закричать.
На полпути пошатнулась — у нее закружилась голова, — и едва добралась до скамеечки у забора. Присела.
«Ну, что, что это такое, хоть бы немного отпустило… — в отчаянии думала она и беспомощно оглядывала пустынную улицу. — И никого нет, хоть бы кто увидел…»
Ее увидели. Подбежали игравшие во дворе ребятишки, спросили:
— Тетенька, вы почему плачете? Вас обидели?
— Нет, ребята, ничего… я… ушиблась… идите, играйте, — с трудом ответила она и попыталась улыбнуться, но лицо исказилось гримасой от нового приступа боли.
«Надо идти, надо скорее идти, — твердила Зина, не в силах уже сдерживать слезы».
Она с трудом поднялась и, держась за забор, пошла.
Вот уже показалась больница.
Еще немного, еще сто шагов, и все, ей помогут. Только надо не останавливаться, только надо идти. И Зина, напрягая последние силы, идет дальше. Она уже не плачет, у нее нет слез. Она только кусает до крови губы и, тяжело дыша, невольно стонет.
Калитка. Осталось отодвинуть задвижку и пройти двор, а там родильный дом. Но задвижка не поддавалась. И Зина стала кулаками стучать по штакетнику. Она не помнила, сколько уже стучала, опустившись в бессилии на землю, казалось ей, прошла вечность, пока ее увидели. Выбежали акушерка и няня и, подхватив ее под руки, повели в помещение.
«Ну вот… и добралась», — облегченно вздохнула Зина, успокаиваясь.
41
Николай пришел с работы в седьмом часу.
Солнце еще не скрылось. Оно висело над тайгой, багряное, огромное, окруженное прозрачной дымкой. Тянулись с криком и гоготом косяки гусей, время от времени пролетали журавли, оглашая тайгу курлыканьем.
«Завтра выходной, — подумал Николай, — надо встать затемно и на старицу с чучелом податься, селезней пострелять!»
Он переоделся, взял ведро, чтобы принести воды, заодно решил прихватить и Зине. Постучал к ней в дверь, но никто не отозвался. Постучал громче, еще.
Молчание.
«Куда же она ушла?» — недоумевал он.
Спросил соседку, вышедшую на стук в коридор.
— Зину?.. Видела. Часов в одиннадцать только. Она с каким-то свертком направилась. Может в больницу?
«А-аа… и как я не сообразил! — растерялся Николай. Он беспомощно посмотрел на
«Ребенок, ребенок, — билась мысль, — может, уже родила? Сына или дочку? Пусть будет лучше сын, — думал он, быстро шагая к больнице, но у калитки остановился. — Но мне-то что, сын или дочь, я ведь не муж ей!»
Дверь родильного отделения открыла молоденькая акушерка и вопросительно посмотрела на Николая.
— Скажите, как Зина Воложина, родила уже? — волнуясь, сказал Николай.
— С сыном вас поздравляю, — сказала девушка и приветливо улыбнулась. — Хороший мальчонка, на четыре двести!!
— С сыном? — Значит, сын? — А… как Зина себя чувствует? Их можно видеть?
— Сейчас покажу сына, — сказала акушерка и через несколько минут вынесла из палаты завернутого в пеленки младенца.
Личико его было розовенькое, сморщенное, узенькие, с чуть косым разрезом глазенки часто моргали и бессмысленно блуждали по комнате.
— Гу-гу! — произнес Николай, склонившись над сыном, поднял счастливый взгляд на акушерку. — Не понимает, — улыбнулся он.
Малыш заплакал.
— Ну, хватит пока, — деланно-строго заметила акушерка, — еще насмотритесь. А жену можете увидеть в окно, когда проснется. До свидания!
«Жену?.. — растерянно думал Николай, выходя из больницы. — Что же теперь делать?.. А сын на меня похож, — умилился он, — глаза точь-в-точь мои… Как его Зина назовет?.. Он будет носить ее фамилию, и имя она даст какое захочет, — больно уколола его мысль. Жениться на Зине? Нет, нет! Раз я ее не люблю, все равно никакой жизни у нас не будет…»
— Да, сейчас локти кусать поздно, — пробормотал Николай, выходя к реке. — Как же теперь жить?
42
Таня сидела на колодине у реки, готовилась к экзаменам.
Солнце скатилось за сосновый бор, и сразу стало как-то прохладно, сыро. Девушка поежилась. Застегнула пальто, захлопнула книгу и конспекты, посмотрела вниз. Всплескивая на перекатах, шумела вобравшая весенние воды река, мутная, бурливая, образовывая то здесь, то там водовороты; шевеля корневищами и раскоряченными ветвями, плыли по ней огромные деревья, кучи валежника, сучья, сухостой…
Домой идти не хотелось. Опостылели стены ее комнаты, и на людях девушка себя чувствовала плохо. Ей казалось, что смотрят на нее соболезнующе, с жалостью, и это было невыносимо.
Послышались чьи-то шаги. Таня быстро обернулась и, увидев, бредущего с поникшей головой Николая, невольно соскочила с колодины и спряталась за кусты. «Зачем я прячусь? — тут же подумала она. Всмотрелась в Николая и забеспокоилась: — Что с ним? Глаза как у безумного».
Николай остановился в десяти метрах от нее, обхватил ствол березы, и его тело сгорбилось, как-то обмякло, сползло к корням. Судорожно задрожали плечи, послышались всхлипывания. Татьяна до того была поражена этой сценой, что не могла сдвинуться с места.