Таймири
Шрифт:
«Смирись, — сказал себе Икротаус. — Ты сам виноват».
«Нет! — беззвучно крикнуло отражение. — Не смей смиряться! Действуй!»
Терри поставила на покрывало поднос с бокалами. В них безобидно искрился рубиновый кагор. Отражение видело, как в один из бокалов она подсыпала яд.
«Презренная женщина! Неужели все они одинаковы? Коварно подберутся к тебе, вотрутся в доверие, а потом — раз — и ключик, который ты бережно хранил у сердца, украден. Ты таешь, ты превращаешься в этакую безвольную лужицу или смиренный половичок, о который можно смело вытирать ноги. Пора с этим кончать!», —
— Выпьем за процветание, — предложила Терри. — Бери бокал. Да нет, не этот. Другой.
Авантигвард сразу смекнул, что к чему. За суетливостью ведьмы наверняка кроется обман. А то, может статься, и предательство. Хотя, что лжецы, что предатели — всё едино. Они как головня на колоске светлых человеческих чувств.
Правитель отодвинул бокал, и отражение бесшумно поаплодировало. «Вот, это я понимаю. Если хочешь показать характер, нет ничего лучше отказа».
— С этого дня, — решительно сказал Икротаус, — ты отстраняешься от дел. Теперь государственными вопросами я буду заниматься лично.
Терри побледнела и столь же решительно ударилась в слезы. Она так умело разыгрывала из себя жертву непонимания, что на месте Авантигварда смягчился бы любой. Но первые пять минут тот был непреклонен. Следующие десять он мрачно раздумывал, способна ли женщина биться в истерике более получаса. Когда же истекло полчаса, не выдержал и потряс ее за плечо:
— В самом деле, сколько можно распускать нюни? Что ты как маленькая?! — воскликнул он.
«Не проняло, — сообразила Терри, всё еще рыдая в три ручья. Вернее, делая вид, будто рыдает. — Значит, придется использовать запасной план».
В детстве о запасных планах нянюшки и матушки прожужжали ей все уши, так что с этим проблем не предвиделось.
«Что там у нас? — стала припоминать она. — Привораживающие зелья? Позапрошлый век. Угрозы? Их сейчас всерьез не воспринимают. О! Вот оно! Гипноз! Вернейшее средство».
Перед гипнозом умудренные опытом матушки и нянюшки всегда советовали как следует пореветь, потому что красные глаза — залог успеха. Чем краснее глаза, тем ощутимей результат.
Терри уставилась на Авантигварда своими краснющими глазами и, шмыгнув пару раз носом, подползла к нему по шелковому покрывалу.
— Смотри на меня, — растягивая слова, приказала она.
Икротаус нехотя повернулся и встретил демонический взгляд ведьмы.
«Отравлю — и дело в шляпе, — подумала та. — От него ведь всё равно никакого проку».
Она дотянулась до бокала, куда предварительно подсыпала «секретный ингредиент».
— Ты подчиняешься мне. Ты во всем слушаешь только меня, — речитативом произнесла она, неотрывно глядя на него. — Пей.
Икротаус покорно взял бокал. Но отражение в зеркале не дремало. Его отражение. Он по-прежнему сидел напротив зеркала, безвольный, жалкий, но уже не трус.
«Делаю это в первый и последний раз», — соблаговолило отражение и одним точным ударом выбило бокал с ядом из рук Авантигварда.
Вино разлилось по покрывалу.
Внезапно река присмирела, и течение замедлилось. Полированные берега из адуляра поросли стройными сосенками
Удостоверившись, что за борт ее не смоет, Таймири кое-как развязала узел и унесла ноги подальше от злополучной мачты. В ходе отступления она чуть не запуталась в огромном, как простыня, полотенце, которое мирно трепетало на ветру. Кроме полотенца, на веревках сушился ее походный костюм. Самое время переодеться.
Из рубки за Таймири наблюдал Кэйтайрон. Он хмурился, шевелил губами и озабоченно мял свою фуражку, которая впервые за всё путешествие покинула его лысину.
«Почему она так напоминает мне мою супругу? Те же волосы, те же движения. Это невероятно! Я много чего забываю, но о том, что у нас была дочка, мне не забыть никогда…»
Ход его мыслей прервал возглас Остера Кинна:
— Ого! Да там, впереди, еще один водопад!
Этот водопад был больше предыдущего и, что самое главное, он был отвесный. Если капитан согласится на скоростной спуск, то может статься, что яхта продолжит путь по реке не иначе как в виде щепок.
«Дурья башка!» — обругал себя Кэйтайрон и стал созывать матросов. Надо было в срочном порядке пришвартовываться к берегу. Вялое поначалу течение усыпило его бдительность, а расслабляться было никак нельзя. Ох, и хитра же эта река со своими обманными маневрами!
Они насилу пристали к берегу. Течение норовило утащить корабль за собой, и стремительность, с которой мчался поток, была подобна стремительности лавины. На отшлифованном водою скате едва ли можно было найти место для причала. Ничего, никакой зацепки. «ПЦР» беспомощно скользил вдоль берега, не имея возможности закрепиться. Поэтому команде и пассажирам не оставалось иного выхода, кроме как совершить экстренную высадку.
Бытует мнение, что настоящий капитан не покидает судна, даже когда оно терпит крушение. Посмотрел бы Кэйтайрон на того храбреца, который бы осмелился это заявить!
Первым на землю спрыгнул Остер Кинн. Он удерживал канаты изо всех сил, чтобы хоть как-то притормозить движение яхты. Как только на суше очутились матросы, они бросились ему помогать. И Папирус в этом деле принял самое живое участие, потому как на кону стояло не что-нибудь, а его писчая бумага.
Но как ни лезли они из кожи вон, как ни надрывались, в состязании по перетягиванию канатов победила река. Едва капитан и пассажиры соскочили на берег, натянутые до предела тросы лопнули, и яхту стало относить к водопаду.
Когда-то Кэйтайрон собственными руками сколачивал ее корпус, трепетно прикасался к только что сооруженной мачте, гордо поднимал к небу развевающийся флаг. Несмотря на свою вопиющую забывчивость, он навсегда запомнил, как впервые отправился на рынок за снастями. Как придирчиво выбирал компас и карты, а седой, повидавший виды моряк дымил ему в лицо туго скрученной, заграничной сигарой.
Теперь эти воспоминания разом нахлынули на него, и к горлу подкатил противный, вязкий ком. С горьким сожалением взирал он на удаляющуюся корму. Надо было, и правда, утонуть с любимой яхтой, как тонут настоящие капитаны.