Тайна царского фаворита

Хорватова Елена Викторовна

«Не хочу, дескать, с мужем любимым расставаться, хороните здесь, в парке у дома». Как ее ни увещевали – и родня, и батюшка – настоятель из гиреевской церкви просили на кладбище тело графа земле предать, чтоб по-людски, – никто ничего поделать не смог. «Хороните здесь», – и весь сказ. «Время придет, – говорит, – и сама рядом с мужем лягу. А пока с ним не разлучусь!» Сказывали, что графиня вроде разумом после смерти мужа помутилась. Не так чтобы совсем уж в дурочку превратилась, но все же не в себе слегка стала. Я-то в те времена по молодости не больно разбиралась – кто в уме, а кто с ума съехавши, но старшие мне

так объяснили. Ну вот, Нюточка, похоронили покойного барина, дедушку твоего, в парке, камень гранитный над могилкой поставили, все честь по чести. Графиня в имении жить осталась, кажное утро к могильному камню хаживала, как на службу, а по ночам принялась, прости Господи, дух мужа вызывать…

Няня прервала свой рассказ, встала из-за стола и начала креститься на иконы. Видимо, само прикосновение в разговоре к подобным темам не казалось старушке делом богоугодным. Аня сидела, затаив дыхание, – она впервые услышала смутные семейные предания в подобном изложении и вдруг поняла, что в судьбе бабушки многое напоминает ее собственную. Молчание няни затянулось и пришлось отвлечь ее от икон вопросом:

– Няня, и что же было дальше?

– Да что было, что было… Стал хозяин являться. Обеспокоили его душеньку… Вот что было!

Няня снизила голос до едва слышного шепота:

– То, бывает, в парке явится ночью. Станет у пруда, стоит и на дом смотрит. Тогда деревья-то еще не так разрослись, как нынче, садовники их подрезали, регулярность наблюдая, и вид из окон был аж на тот берег пруда, особо со второго этажа. Глянешь иной раз к ночи в окошко, а там мундир офицерский белеется… А потом туман сгустится – глядь, и нет уже никого. Ой, мы страху натерпелись, Нюточка, не передать. А то и по дому, случалось, хаживал хозяин. Ну тут уж вовсе хоть святых выноси. Бывало, вдруг холодом повеет, как из могилы, и шаги – топ-топ-топ, да еще шпорами – звяк-звяк-звяк! Или сама собой дверь запрется, или будто бы рука чья-то тебя тронет, а вокруг никого…

Няня еще долго рассказывала обо всяких таинственных и ужасных случаях, а Аня вновь глубоко задумалась. Теперь ей уже казалось совершенно очевидным, что ночной гость являлся в ее дом из иного мира. Только кто это был – Алеша или покойный дед? Раз уж граф дедушка в прежние времена являлся, то, может, и нынче по дому его призрак бродит. Как жаль, что она не смогла разглядеть лицо призрака, да и вообще мало что разглядела и поняла со страху…

Отодвинув чашку, Аня вышла из столовой, спустилась по ступеням крыльца в парк и побежала к могильному камню.

– Дедушка, слышишь ли ты меня? Помоги мне! Я не знаю, кто был в доме ночью. Если это ты приходишь в дом ночами, то дай мне какой-нибудь знак, и я не буду бояться. Я верю, что ты не причинишь мне зла. А если это был Алеша, объясни ему, как мне больно от мысли, что он прошел мимо и меня не заметил… Если он приходил за мной, пусть заберет меня к себе, мне нечего терять в этом мире!

В лицо Ане ударил резкий порыв ветра, и вдруг повеяло холодом. Может быть, это и был тот самый знак?

ГЛАВА 6

Наутро Варвара Филипповна отправилась в свою деловую поездку, пообещав вернуться не позже чем через две недели, а я осталась в гиреевском имении на хозяйстве.

Меню завтрака, поданного раненым, меня вполне устроило, даже свежая

сметана и парное молоко имелись в рационе; после беседы с поваром стало ясно, что и с обедом проблем не будет.

Визита доктора в этот день не ожидалось, стало быть, новых назначений и рецептов не будет и кучера в город гонять незачем.

Мне предстояло только одно важное дело – прием по описи выстиранного белья у нерадивой прачки. Честно говоря, подсчет офицерских кальсон на предмет выявления возможной недостачи трудно назвать приятным делом, но что попишешь, если хозяйка имения оставила мне столь деликатное поручение? В конце концов я всегда хвалилась тем, что не страдаю от предрассудков…

Но не успела я приступить к своей ответственной миссии, как ко мне подошел один из гиреевских пациентов, тот самый штабс-капитан, лицо которого избороздили глубокие шрамы от осколочных ранений.

– Простите, сударыня, вы не узнали меня? – спросил он, заглядывая в мои глаза.

Когда кто-то так пристально смотрит в глаза, кривить душой нелегко, и я честно созналась, что не могу узнать несчастного штабс-капитана.

– Да, меня теперь непросто узнать, – горько вздохнул он. – А мы ведь были знакомы, Елена Сергеевна. Помните, в прежние времена, еще гимназисткой, вы летом жили на даче под Москвой, на реке Химке, по Питерскому тракту. И у вас гостила ваша подруга Нина… А неподалеку, за селом Всехсвятским, стояли в лагерях юнкера Александровского военного училища. И два юнкера были вашими с Ниной постоянными кавалерами на дачном танцевальном кругу… Помните? Вы тогда замечательно танцевали вальс.

Я внимательнее вгляделась в израненное лицо штабс-капитана. И вдруг из-под шрамов выглянула, как на волшебных картинках, совсем другая физиономия – мальчишеская, с нежной персиковой кожей, первым пушком над губой и удивленными наивными глазами.

– Боже мой, Валентин! Простите, я не узнала вас. Впрочем, мы ведь прежде были на «ты». Не вижу оснований отказываться от дружеской простоты в обращении… Здравствуй, Валечка! Здравствуй, дорогой мой! Рада тебя видеть.

В памяти, как кадры кинематографа, замелькали картинки – наша деревянная дача с просторной верандой; яблоневый сад; сосновый лес с родниками в песчаных оврагах; военный духовой оркестр, извлекавший из блестящих медных труб вальсы Штрауса; два юных сына Марса в летней полевой форме; долгие светлые вечера, скамья под кустами сирени, поцелуи и злющие комары, от которых нужно было отмахиваться веткой…

И в ушах сама собой зазвучала старая армейская песня, весьма глупая, но чертовски популярная среди юнкеров:

Здравствуйте, дачники,Здравствуйте, дачницы!Летние маневрыУж давно начались.Лейся песнь мояЛюбимая,Буль-буль-буль,Баклажечка походная моя…