Тайна царствия
Шрифт:
– Если я чем-нибудь тебя обидел, поцелуй меня в знак прощения, – попросил я.
– Несчастный, ты идешь на поводу у безмозглой девчонки! Однако у Марии доброе сердце.
Смутившись, она вытерла губы тыльной стороной ладони и поцеловала меня, при этом хитро поглядывая на Марию, которая воскликнула:
– Как можешь ты, дочь Израиля, целовать необрезанного римлянина? Я – грешница и могу это делать, а ты при этом становишься нечистой!
– Я не разбираюсь в законе, однако мы с ним ели из одной тарелки. Сердцем я чувствую, что у нас один отец, несмотря на то что он – римлянин.
Я растаял от этих слов, и даже чесночный запах
– Для меня большая честь, что ты согласилась меня поцеловать, Сусанна, – сказал я ей.
После ужина я отвел Марию в сторону и без обиняков спросил:
– У тебя, случайно, не было намерения соблазнить меня и заставить согрешить с тобой? Другого объяснения твоему поведению я не нахожу. А я ведь взял тебя именно для того, чтобы спасти от греха.
Мария легко вздохнула у моего уха и прошептала:
– Ты обращался со мной намного лучше всех других мужчин; я сама себя не могу понять. Твое безразличие раздражает меня, и поступая подобным образом, я, по крайней мере, убеждаюсь, что ты не совсем ко мне равнодушен.
– Однако плоть есть плоть, и чтобы меня соблазнить нет необходимости в подобных усилиях. Я не связан никаким обетом и никому не клялся в верности! Однако для этого мы можем развернуться и отправиться обратно в Иерусалим.
– Жизнь – странная вещь, и мое сердце трепещет от страха при мысли об Иисусе, – вздыхая, произнесла Мария – Мне известно, что только он один способен вернуть мне чистоту и девичью честь, и говорят, что он не строг даже по отношению к самым неисправимым грешникам. Мне кажется, если бы я согрешила с тобой, то ни о чем бы не сожалела, думаю, ты принес бы мне спасение, приняв в свои объятия. Сам видишь, насколько я погрязла в грехе. А кому удается избежать греха? Однажды Мария из Магдалы, желая утешить меня, сказала, что мужчина, который с вожделением смотрит на женщину, уже совершает грех в своей душе. По-моему, назаретянин установил правила, которым невозможно следовать в жизни.
– Разве наши тела еще недостаточно настрадались от тягот этой поездки, Мария из Беерота? – воскликнул я. – К чему напрасно мучить себя преступными мыслями? И не вздумай этой ночью говорить о льве, чтобы спать рядом со мной, – это лишь может разжечь в нас страсть!
Мария еще глубже вздохнула и сказала:
– Не стану больше тебе надоедать, если ты считаешь, что, соблазнившись, согрешишь.
– Как тебе угодно, – ответил я. – В душе я уже совершил с тобой грех. Больше мне нечего добавить.
Она прижала мою руку к своей пылающей огнем щеке.
– Как много я дала бы за то, чтобы быть чистой и отмыться от своих грехов!
И после этого она перестала спать у меня под боком и понапрасну испытывать меня.
Я думал о том, что эта девушка немного знала о царстве, путь к которому пыталась найти, поэтому от нее нельзя было требовать многого. Затем я стал раздумывать над тем, чего ждал от назаретянина Натан, остригший из-за него волосы. Возможно, я и сам ожидал чего-то такого, что по меркам царства могло казаться такой же игрушкой, как и надежды Марии.
На следующий день мы ушли в сторону от извилистого русла реки и, сойдя с караванного пути и пройдя через горы, увидели Тивериадское озеро. На его поверхности ветер вздымал волны с белыми гребнями, а вдали виднелись очертания заснеженной вершины. Мы добрались до термий к закату солнца, следуя
Теперь я уже достаточно хорошо знал Натана и доверил ему свой кошелек и животных, надеясь таким образом покрепче привязать его к себе. Мы договорились, что проведя ночь в Тивериаде, они на следующий день продолжат свой путь до Капернаума, расположенного на северной стороне Галилейского моря, что должно было у них занять менее дня пути. Если верить Сусанне, Иисус никогда не заходил в греческий город Тивериада.
На следующее утро, пробудившись от лучей восходящего солнца, я вышел на террасу, прихрамывая и ощущая боль в ступне. После жары в долине Иордана свежесть воздуха казалась нам необыкновенно приятной; вода была кристально чиста, и лучи солнца рассекали ее до самых глубин, а воздух был наполнен сильным запахом мирты. Мне показалось, что теперь я могу видеть все яснее, чем прежде, и обонять все ароматы земли, испытывая при этом чувство, словно я лишен телесной оболочки; я пребывал в состоянии, похожем на приятное опьянение, до тех пор пока по моему телу не пробежали судороги, и я увидел, что моя ступня распухла.
Во второй половине дня у меня начался жар. Нога распухла до колена, а от раны в пятке протянулась красная полоса.
Греческий врач термий надрезал опухоль скальпелем и заставил меня выпить какое-то освежающее лекарство. Две недели я проболел в греческой гостинице, временами мне казалось, что я вот-вот умру. Однако заботы Марии и сернистая вода термий несомненно способствовали моему выздоровлению. В течение долгих дней у меня была рвота. И когда наступило улучшение, я был весьма ослаблен. Поскольку врач беспрестанно советовал не утруждать ногу ходьбой, я употребил это время на то, чтобы доверить свой рассказ записям о том, как я покинул Иерусалим и что со мной случилось в пути.
За все это время от Натана и Сусанны не поступало никаких вестей.
Письмо девятое
От Марка – Туллии!
Мое выздоровление не принесло радости. Я даже подумывал о том, что эта болезнь, которая привела меня на грань смерти, была послана как предостережение, чтобы я не пытался вмешиваться в тайны, не имеющие ко мне никакого отношения. Я оставался в своей комнате, не стараясь сблизиться с другими постояльцами. Этих, в основном богатых людей всех наций, привлек курортный город. Из многих стран они приехали сюда для лечения болезней, которые обычно сопровождают роскошную и беззаботную жизнь; впрочем, среди них было несколько римских офицеров – на их здоровье сказались следствия жизни, проведенной в военных лагерях.