Тайна человека с саквояжем
Шрифт:
— Как ты меня нашёл? Я чуть было не опрокинул тебя! Что ты здесь делаешь?
— Трудно было не догадаться, в какой магазин ты отправился. Скажи спасибо, что я не раскрыл твою затею сразу. Немедленно спускайся или я сам скину тебя отсюда!..
— Постой! Давай вместе подсмотрим за Пасечником!..
— Хочешь распрощаться с жизнью и предать меня той же участи?! Пасечник знает своё дело, и посвящать в него точно никого не собирается.
— Да ты просто боишься!
— Боюсь?!
Не замедлив перейти к действиям, брат схватил меня за рукав, но я решительно отдёрнул руку. Не ожидавший отпора Илья упал рядом. Скрип открывшейся в хлеву двери успокоил нас. Захваченный любопытством, Илья
В тускло освещённой стайке Пасечник остался наедине с откормленным, поросшим густой светло-бурой шерстью боровом, добавь которому клыки и он бы нисколько не отличался от дикого кабана. Знавший крутой нрав Гавроша, я был поражён его спокойствием. Забившись в угол, тот лишь изредка похрюкивал. Из-под густых, серовато-рыжих бровей тяжёлый взгляд хряка падал на незнакомца. Никакого бунтарства, одна лишь смиренность.
Человек с саквояжем скинул капюшон. Светлые локоны падали ему на плечи, подчёркивая аккуратные кукольные черты лица. Лёгким мановением руки он подозвал Гавроша и тот охотно подчинился. Изящные пальцы Пасечника скользнули по бронзовому запору саквояжа и тот со щелчком распахнулся.
Свет, вырвавшийся из сумки, разбавил полумрак зеленоватым свечением. И я вдруг ощутил странный, совершенно незнакомый, слегка пьянящий аромат, испытать который снова мне больше так и не довелось. Все тревоги отлегли, стало легко и благодушно, разум окутало безучастие. Однако, произошедшее следом вернуло здравый рассудок и перевернуло все мои представления о человеке с саквояжем. Немой доселе Пасечник тонким девичьим голоском взялся выдавать мерные строки:
Бескрайний дивный мир. Обитель див и колыбель блаженства. Полным-полно чудес в нём, И места нет печали. Путь каждого живого существа Лежит сюда — во внеземное царство. О том никто из вечных путников не знает, А оказавшись в колыбели, Приняв покой, в усладе с миром отдыхает. Ручьи им льют поэмы, цветы благоухают, И в утренней заре деревья исполняют альборады. Зеркальные озёра возносят облака, Вздымаются они, и, растворяясь, являют в небе дивные цвета. Здесь каждому вопросу есть ответ, Тут дивы раскрывают тайны. И безудержных мыслей океаны в ответах обретают берега.Эти совершенно безобидные слова будоражили моё воображение, хотя я прекрасно осознавал, для чего вершился весь этот ритуал.
С последним вздохом душа Гавроша покинула тело. Похоже, видимой её сделал тот самый зеленоватый свет. Тонкая полупрозрачная струйка воссоздала на ладони Пасечника прижизненный образ животного, правда гораздо меньшего размера. Подбоченившись, боров
Светящаяся голубая птица, похожая на павлина, расправила крылья и, сорвавшись с руки Пасечника, закружила над саквояжем. Чем ниже она опускалась, тем огромней казалась сумка: всепоглощающей, бездонной.
Я привстал на колени, чтобы сменить место и постараться заглянуть в саквояж, но в этот самый момент карман моей рубахи опустел. Мелочь предательски зазвенела, и Пасечник поднял голову. В глазах его отражался испускаемый саквояжем свет.
Испугавшись разоблачения, мы с братом опрометью бросились к лестнице. В суматохе Илья столкнул её, и нам пришлось прыгать. Благо приземление вышло удачным. Перепачканные навозом, мы укрылись дома до того, как странный гость покинул наш двор.
К вечеру того же дня Илья захворал. Всё началось с безобидного покашливания, а дальше становилось только хуже: жар, озноб, отдышка. Врач определил пневмонию и настоял на неотложной госпитализации.
Только тогда я понял, что мы натворили. Тайна принадлежит одному или нескольким посвящённым в неё до тех пор, пока чужак не лишит её самого главного — загадочности. Мы стали теми самыми чужаками, раскрывшими секрет Пасечника. Стало быть, за это нам придётся поплатиться.
Тотчас в голове моей возникло единственное, самое что ни на и есть верное решение:
«Тайну нужно сохранить! Во что бы то ни стало я должен найти человека с саквояжем и клятвенно пообещать ему хранить молчание о том, что видел сам и поручиться за молчание брата».
Для этого мне стоило совершить ещё один отчаянный поступок: сбежать из дома, чтобы тайно провести ритуал приглашения Пасечника. Самым подходящим для этого местом я посчитал новую, собранную из бруса больницу, где лежал Илья. Именно там я намеревался дать клятву и просить человека с саквояжем пощадить моего брата.
В ночь побега я не спал — тревожился тем, что отец с матерью долго не ложились спать, хотя на самом-то деле они ненамного затянули с хлопотами по хозяйству. Время для меня текло медленно, но как только домочадцы уснули, минуты побежали с невиданной быстротой.
Растворив ставни, я спрыгнул в огород, пригнувшись, миновал окно родительской спальни, выкатил за ограду старый велосипед и под предательский лай соседского пса со скрипом покатил в направлении больницы. В сжимающих руль руках трепетали две ленты.
Путь мой лежал по разбитой дороге мимо раскинувшегося на холме кладбища «Тихая рощица». Я страшно боялся этого места. Старики говаривали, по ночам здесь разгуливают неприкаянные души. Подъем давался тяжело. Любой шум, шорох со стороны могил наводил жуть, по телу бежали мурашки. Мне думалось: вот-вот покосится крест иль отойдёт надгробье, усопший покинет своё тесное ложе, протянет бледные руки к луне, глубоко вздохнёт, без надобности, а просто так — по памяти, и сердце моё тотчас остановится.
Я не сводил глаз с «Тихой рощицы» и часто пропускал колдобины, отчего велосипедный звонок то и дело оглушительно звякал. К счастью, все мои опасения оказались напрасными. Дорога побежала под уклон и, миновав кладбище, я быстро добрался до больницы. Подъехал с тыльной стороны, бросил велосипед у забора, и только тогда обнаружил пропажу. Из двух лент осталась только одна — чёрная, белая исчезла. Скорее всего, она вырвалась из руки, когда я боролся со страхом у «Тихой рощицы» и ничего не замечал, кроме очертаний погруженных в темноту надгробий, крестов и громоздящегося над ними чёрного монолита деревьев.