Тайна черного камня
Шрифт:
— Сети жгут, Гунар! Сети! Как мы без них теперь? А?! — застонала, всхлипывая, Паула.
— Если рыбаки не поспешат, нам сети вряд ли будут нужны, — ответил со вздохом Гунар. «Спасать сети нужно! Спасать!» — думал он, из-за стола, однако, не поднимался. Если бы не было детей начальника заставы, он не усидел бы в доме и, как тогда, в тот свадебный вечер, выскочил бы во двор. Тогда пакостники убежали в ночной лес, теперь же эти разбушевавшиеся молодчики не побегут, кинутся на него, Гунара, и вряд ли он одолеет их. Гунар даже представил себе, как ворвутся они в дом, оттолкнут Паулу и, схватив Виктора и Женю, станут избивать их. Нет, этого он допустить не мог, не имел права рисковать, поэтому продолжал сидеть
— А ну, подсади! — донесся со двора повелительный голос Вилниса, и вскоре стало слышно, как он, ломая черепицу, двинулся по крыше к трубе.
— Ну вот, теперь все! — простонала Паула.
В доме стало особенно тихо. Никто не шевелился, все затаили дыхание. И, словно разрывая эту оцепенелую тишину, рявкнул во дворе Юлий Курземниек:
— А ну вниз, сатанинский выкормыш!
Гунар вскочил, опрокинул стул, кинулся к двери, торопливо откинул крючок, выскочил в сени и начал так же торопливо вытаскивать засов. Предполагая, что, возможно, Юлий пришел один и дружки Вилниса сейчас кинутся на него и начнут избивать, Гунар спешил на помощь другу, но когда вытянул наконец засов и, не выпуская его из рук, шагнул на крыльцо, то остановился обрадованный: дюжина рыбаков с кусками якорных цепей и веслами в руках сжимала кольцо вокруг парней, сбившихся в кучу возле дымившегося костра. Сила и уверенность чувствовались в медленных движениях молчаливых рыбаков. А парни, в перепачканных белых шерстяных чулках и черных рубашках, с засученными рукавами, ссутулившиеся, испуганно и зло смотрели слезившимися от дыма глазами на приближавшихся рыбаков. Дым от догоравших сетей, казалось, безразлично проползал между ними.
«Пакостники трусливые», — с презрением подумал о них Гунар и, повернув голову к стоявшему рядом с крыльцом Юлию Курземниеку, сказал негромко:
— Ты всегда вовремя ко мне на помощь приходишь.
Юлий Курземниек будто не слышал слов друга, он, казалось, даже не видел Гунара, стоял и зло смотрел на племянника, который нехотя спускался с крыши дома.
— Живей слазь, кому говорю! — крикнул Юлий. — Живей!
Вилнис спрыгнул на землю, и Юлий Курземниек тяжело двинулся на него. Сжатые кулаки Юлия, казалось, оттягивали руки, словно пудовые гири.
Ткнувшись спиной в стену, Вилнис остановился. Юлий подошел почти вплотную: стоило бы теперь ему взмахнуть кулаками-гирями — и племянник его влип бы в стенку.
— Ты знаешь, кто убил твоего отца?! — сурово спросил старый Курземниек.
— Вы убили его! От вас он бежал в море, когда хороший хозяин собаку из дому не выгонит! — надрывно крикнул Вилнис. — Вы убили Раагу и отобрали магазин. Теперь я верну свое! Возьму. Я не Курземниек, я — Раагу! Не тот родитель, кто родит, а тот, кто вырастил и воспитал! Вы убили моего отца! Вы! Вы!
— Замолчи, выкормыш сатаны! — рявкнул Юлий и, схватив племянника за грудь, приподнял его и придавил к стенке. — Замолчи! Ты отрекся от своего родного отца, защищавшего Родину от поработителей. Пусть будет так — ты Раагу, немецкий лизоблюд! Что ты хочешь?! Чтобы немцы, рабами которых латыши были многие века и все время лили кровь за свободу, — чтобы теперь немцы фашистской Германии сделали из нас своих послушных слуг?! Ты этого хочешь?! Не будет такого. Запомни: не будет! И заруби себе на носу, крепко заруби: если с Гунаром и Паулой Залгалисами и их детьми, да-да, теперь русские мальчики — их дети, что-либо случится, ты будешь иметь дело с нами. — Юлий кивнул в сторону рыбаков, плотно стоявших вокруг перепуганных парней. — Со мной будешь иметь дело! С братом твоего отца, убитого немцами на Острове Смерти! Иди.
Юлий отшвырнул Вилниса и вытер руки о штаны, облепленные рыбьей чешуей. Рыбаки расступились, кто-то прикрикнул: «Вон отсюда, пока живы!» — и парни затрусили к калитке. Рыбаки, кто достав трубки, кто скрутив козьи ножки,
— Опоздали. Рыбак без сетей…
— Вздохами не поможешь, — прервал его подошедший к костру Юлий Курземниек. — Если бы не твоя дочь, поклон ей низкий от всех честных рыбаков, сучье отродье это могло и дом спалить.
— Так-то оно так, — подтвердил Озолис, — только я говорю: как рыбаку без сетей? Кооператива теперь не будет. Всяк по себе теперь, как прежде. С нуждой мыкается.
— Не те слова говоришь, не те, Арнольд Озолис, — вновь прервал его Юлий Курземниек. — Раньше мы с Гунаром все больше одни с Раагу и его холуями бились, а теперь — вот сколько нас. А кооператив? Отчего же ему не быть? Все, кто пожелают, останутся членами кооператива. Изберем новое правление…
— А фашисты что скажут? — с усмешкой спросил Янис Портниек, молодой рыбак, тоже сосед Гунара. Оглядел всех, словно изучая, какое впечатление произвели его слова, потом сам же ответил: — Выведут в дюны и — пулю в лоб.
— Пуля для тебя и так припасена. Узнают фашисты, что ты детей коммунистов защищал, в ножки тебе, думаешь, кланяться станут?
— Сравнил одно с другим.
— За что бы ни получать пулю, она ведь все равно — пуля.
Гунар слушал незлобивую перебранку рыбаков, но не вдумывался в смысл спора: он то смотрел на дотлевающие сети, то переводил взгляд на сорванные с петель и разбитые двери кладовых, на пробитые стены, на мелкие щепки, оставшиеся от досок, которые он долго и тщательно (чтобы не было ни одного сучка) собирал для своей новой лодки, — Гунар смотрел на разрушенное хозяйство и думал: «Как жить дальше? Детей же кормить нужно».
А у костра словно подслушали его мысли. Арнольд Озолис остановил спорщиков:
— Довольно вам в пустой воде невод таскать. Кому что суждено, тот свое и получит. А вот как человеку жить, Гунару как теперь с детьми, давайте об этом подумаем.
— Я смотрю, сосед, — усмехнулся Янис Портниек, — голова-то у тебя как пустая мотня. О чем же мы разговоры ведем? О жизни. Как теперь быть?
— Верно, — поддержал Яниса Юлий Курземниек, — о жизни нашей спор. Так я предлагаю; сейчас, прямо здесь, выберем правление. Оно раздаст все имущество кооператива на сохранение рыбакам. Возьмет под опеку стариков, чьи дети ушли на войну. Гунару, предлагаю, выделить безвозмездно сети и новую лодку. Ту, что недавно кооператив купил. Еще предложение: детей начальника заставы взять под свою защиту. Всем нам. Мы обязаны спасти их. Иначе, как мы станем смотреть в глаза Марии Петровне и Андрею Герасимовичу, когда они вернутся? И потом, мы же люди!
— Верно, Юлий. Верно! — подхватили все рыбаки. — Не смыть нам позора, если не убережем мальчиков.
— Ну, вот и хорошо, — проговорил Юлий Курземниек. — Разрешите тогда собрание кооператива считать открытым. Если согласны, поднимите руки.
Паула, которая вышла на крыльцо и слышала конец разговора рыбаков, тоже подняла руку. Слезы радости, катившиеся по щекам, не вытирала.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Осенние сумерки медленно, смешиваясь с туманом, поднимались со дна оврага. Кусты и невысокие сосенки на склонах зябко кутались в белесые мглистые хлопья, задерживая их своими ветками, словно спешили прикрыться серой мутной пеленой от холода, который, чем сумеречней становилось в лесу, тем сильней входил в свои права. Глубокий сырой овраг будто дышал промозглой сыростью. Мария, давно уже сидевшая у обрыва на полусгнившем пеньке, казалось, не видела ни тумана, который приближался к ней, ни деревьев, ни оврага. Перед ее взором стояло лицо Эрземберга, бледное, злое, в ушах ее звучал его жестокий выкрик: