Тайна черного камня
Шрифт:
Скупо, лишь самое важное, пересказал в канцелярии о совещании.
— Проверку ждут дня через два-три, — закончил рассказ Мальков.
— Все? — спросил после небольшой паузы майор.
— Так точно.
— Ясно, пулеметчик. Ясно… А что о нашей заставе говорили?
Мальков промолчал. Майор встал из-за стола и перешел к шахматному столику. Постоял немного, стукнул решительно стеком о голенище и сказал:
— Вот что. Партию в шахматы, и я пойду отдохну часа три-четыре. Стемнеет, пойдем на границу.
— Играть я не буду! — упрямо ответил
Копытин толкнул фуражку стеком вверх, посмотрел вопросительно на Малькова. А тот стоял не поднимая головы.
— Зря ты так, пулеметчик. Мне за ту охоту на парткомиссию предстоит. Вот так, пулеметчик. Что ж, до вечера.
Но встретились они раньше. Прошло около часа после ухода майора домой, и в канцелярию торопливо, без стука вошел дежурный и доложил:
— Товарищ лейтенант! В Щучью две лодки вплывают!
«Проверка! Раньше, чем ждали!» — подумал Мальков и приказал:
— Заставу в ружье. Доложите майору. Тревожную группу со мной на газик.
Быстро вышел на крыльцо, чтобы, как только подойдет машина, сесть в нее без задержки. Прошло с полминуты, и пограничники начали выбегать из казармы, но не выстраивались в ожидании машин, а бежали к конюшне.
«Майор седлать приказал. Как Чапаев хочет, — с неприязнью подумал Мальков. — Не о внешнем эффекте думать следует, а о скорости!»
Майор Копытин в это время уже вбегал во двор заставы, на ходу застегивая манжеты и воротник гимнастерки.
— Что, пулеметчик, стоишь?! Помогай коноводу! — крикнул он и скрылся в конюшне.
Упрек этот как будто подтолкнул лейтенанта, он спрыгнул с крыльца и побежал к конюшне, из которой солдаты уже выводили оседланных лошадей. Кони, чувствуя возбуждение людей, нетерпеливо грызли удила, били копытами о землю.
— По коням! — скомандовал майор и, подождав, пока выполнят команду, громко крикнул: — За мной, галопом ма-арш!
Копытин стегнул коня стеком, конь взвился на дыбы, прыгнул вперед и понесся наметом. Майор пригнулся к гриве. Рванулся конь и под лейтенантом, и Мальков едва не упал, но вцепился в гриву и удержался в седле.
Поскакали через село, затем по дороге еще немного и после этого повернули к Щучьей. Теперь протоку закрыл от пограничников небольшой взгорок, на котором буйно цвели марьины коренья.
Кони неслись наметом, не снижая скорости и в болотистых низинках, но Мальков считал, что они все же не успеют.
«На машинах бы быстрей. Ведь если действительно бандиты, они же с холма перестреляют нас», — недовольно думал Мальков, а сам каблуками бил в бока лошади, чтобы не отстать от Копытина. Одной рукой крепко держался за гриву.
Перед высоткой Копытин придержал коня, жестом приказал всем спешиться и спрыгнул на землю. Коноводы приняли коней, все остальные рассыпались цепью и бегом, приминая марьины коренья, побежали вверх. Мальков бежал рядом с Копытиным и, когда тот, не добежав несколько метров до вершины, упал и пополз, поступил так же.
Лодкам оставалось до берега еще метров двадцать, а застава уже залегла
— Давай, пулеметчики, сюда! Ждем вас!
Офицер подошел к Копытину и пожал ему руку.
— Ну что можно сказать? Молодцом! Восхищен я!
Восхищался Копытиным и Мальков. Он сейчас упрекал себя за то, что сразу подумал о машинах, не учел, что на них дольше (в объезд) добираться до Щучьей. А майор знал это, но не просто сказал, а показал наглядно.
«Накомандовал бы, если бы не майор. А он действовал, будто к настоящему бою готовился».
Коноводы подали коней. Мальков с завистью смотрел, как ловко вспрыгнул Копытин на коня, а потом любовался его красивой посадкой. Копытин вновь казался ему сейчас героем, похожим на отца. Собой же Мальков был недоволен и оттого хмурился и молчал.
Майор же Копытин молчание Малькова воспринимал по-иному. Поглядывал на него и думал: «Оскорблен в лучших чувствах. А ведь ради него на охоту пошел. Разогнать первую тоску хотел. Считал, отвлечет охота на первых порах, а уж когда втянется — не уйдет с заставы. Да и медаль в первый день службы — гордость. Мне-то самому почет этот совсем ни к чему. И так его больше, чем нужно. И все же прав лейтенант. Ничем фальшь в нашем деле не оправдаешь!» — заключил он мысленно и спросил:
— Что, сегодня не охота на гусей?
Вопрос этот застал Малькова врасплох. О том происшествии он сейчас совсем забыл. Ответил, немного помедлив:
— Нужно солдатам сказать, что взыскание за ту охоту получим. Чтобы в глаза людям без стыда смотреть.
— Сказать-то можно, — возразил майор, потом резко свесился с седла, сорвал несколько цветков, понюхал и усмехнулся: — Красивы эти марьины коренья, местный пион. Смотри, как нежны и пушисты. А не пахнут. Только глаза ласкают. Вот и слова красивые — слуху только приятны. Дела за себя говорить должны. Дела. Вот так, пулеметчик.
ЗОЛОТЫЕ ПАТРОНЫ
Кирилла Нефедовича Поддубного, колхозного пасечника, я навещал часто.
Нефедыч, как звали его все, жил в долине, в небольшом доме у берега озера. Рядом с домом рос развесистый дуб. Дед, с уважением поглядывая на него, любил говорить:
— Фамилия моя Поддубный — под дубом мне и жить, — и, помолчав немного, добавлял: — В силу входит, а я — того, восьмой десяток доскребываю.