Тайна черной жемчужины
Шрифт:
– Нет! – воскликнула Мура, – Она действительно потеряла голову! Она влюбилась!
Брунгильда? – Они с профессором тоже не исключали вчера такой возможности. Бог знает что! – Какие у вас доказательства?
– Ботики!
В серых глазах доктора промелькнул испуг: старшая дочь профессора пропала, младшая повредилась в уме.
– Эта безумная любовь – взаимна, – убеждала его Мура. – Знаете, как у Ромео и Джульетты. Помните, у Шекспира?
– Смутно, – признался а смятении доктор. – А при чем Шекспир и ботики"?
Пока
– Значит, его зовут Глеб, – чуть помолчав, печально сказал доктор, – и он действительно так красив?
– Не знаю, – огорченно вздохнула Мура, – мне он не показался неотразимым. Мне больше нравятся люди, похожие на вас. То есть вашего типа.
– Да? – Клим Кириллович не замечал, что он уже давно рассеянно покусывает собственную губу. – Ваш отец не воспринял всерьез этого молодого человека.
– Папа уже стар! – возразила Мура. – Он забыл, что такое любовь. А безумную любовь – и не знал, наверное, никогда.
– Вы уверены? – усмехнулся доктор. Мура смутилась.
– Итак, допустим, Брунгильда влюблена. В прекрасного юношу Глеба. Вы думаете, что они вместе бежали? Куда и почему?
– Она могла бежать только с Глебом. Куда – неважно. А почему? Или по желанию господина Тугарина, или Брунгильда боялась, что отец не одобрит ее выбор. В любом случае он не разрешил бы ей выйти замуж за малознакомого человека.
– Итак, они бежали. Надеюсь, они будут счастливы.
Доктор почти не чувствовал себя уязвленным. Да и любил ли он когда-нибудь Брунгильду по-настоящему? Сейчас он этого не знал.
– Теперь вы понимаете, о чем я хочу вас попросить? – напомнила о себе Мура.
– Не вполне, – очнулся доктор и выпрямился. – В чем состоит ваша просьба?
– Я хочу, чтобы вы пошли на квартиру к Глебу Тугарину!
– И зачем? – Брови доктора поползли вверх.
– Если мои подозрения правильны, то либо они оба там, либо их обоих там нет, – объяснила Мура.
Доктор смотрел на нее остановившимся взглядом.
– Милый Клим Кириллович, папу я просить не могу – сами знаете, будет скандал. Сама пойти я тоже не могу – неприлично. А вы – мужчина, да еще и доктор, друг семьи. Все будет выглядеть нормально.
– И что я там, по-вашему, должен делать? – с некоторым раздражением спросил доктор.
– Если они там – то убедите их, что не надо скрывать свою любовь от родных. Если их там нет – то мы сможем, косвенным образом конечно, доказать родителям, что они вместе бежали. И уже конкретно искать их обоих.
– Здесь есть свой резон, – согласился после затянувшегося молчания докгор. – Елизавета Викентьевна не будет посылать Николая Николаевича на поиски трупа любимой дочери по моргам и больницам. Да и вопрос о шантаже
– О каком шантаже? – опешила Мура.
– Неважно, это одна из версий, которые мы обсуждали, – небрежно бросил доктор. – Мне она не кажется убедительной.
– Моя идея уменьшит поле неизвестности, на котором мы все топчемся, – продолжала уговаривать доктора Мура.
– Вас, как и меня, угнетает бездействие, – лукаво улыбнулся он, в серых глазах мелькнули искорки. – Я готов выполнить вашу просьбу. Но как узнать, где живет Тугарин?
– Медвежий переулок – как раз в вашей Адмиралтейской части. В доме госпожи Сильвуплеповой. Трудно не найти.
Доктор Коровкин встал со скамейки и вздохнул:
– Придется, видимо, покориться вашей просьбе. Отправлюсь туда немедленно. Чему быть, того не миновать.
Он сбросил с саквояжа ржавый дубовый лист, отряхнул полы пальто, чтобы удержать собеседницу от излишних изъявлений признательности.
– Как я благодарна вам, Клим Кириллович, – уже приближаясь к выходу из сквера, проникновенно произнесла Мура. – Это ведь не такое сложное поручение, правда? Совсем маленькая просьба.
– Просьба-то маленькая, – согласился без воодушевления доктор, – да как бы дело не закончилось плачевно.
– Почему – плачевно? – не поняла младшая профессорская дочка.
– Как только я соглашаюсь выполнить вашу маленькую просьбу, так непременно оказываюсь в кутузке!
Глава 8
В ответвляющемся от Медвежьего переулка тупичке, о существовании которого знали далеко не все петербуржцы, стоял трехэтажный дом, свеже-выкрашенный в ядовито-оранжевый цвет. За внешне привлекательным строением скрывался изрядно захламленный двор, где умещалось несколько покосившихся дровяных сараев, сенник да конюшня на несколько лошадей и каретный сарай.
У приземистой арки по левой стороне фасада, около массивных чугунных ворот стоял рыжебородый дородный дворник в люстриновом пиджаке порерх голубой рубахи навыпуск. В руках он держал метлу и железный совок. Со своего поста он хорошо видел и парадный подъезд, выходивший на немощеную площадку перед домом, и – сквозь приоткрытую дверцу в воротах – часть двора.
Сейчас он внимательно слушал сетования долго-вязого костлявого конюха в неопрятной одежке, к рукавам которой прилипла местами солома.
– Света белого не вижу, весь день с животиной, – жаловался конюх благодушному дворнику. – Помой, покорми, напои, убери за ней. Лошадей убирает конюх, а кучер за тридцать рублев в месяц, окромя харчей и подарков, только и знает, что на козлах сидеть.
– Кучерато твои знатного взяли: и борода до пояса, и спинища – две моих будет.
– Из лихачей перешел; видно, спокойной жисти ищет. Да недолго прослужит у господ, привык он к вольнице, – высказал свои соображения конюх.