Тайна чертова камня
Шрифт:
– Ты, главное, не бойся, – неожиданно сказала ей вслед Аглая Васильевна, эту фразу следовало трактовать так, что у нее опять наступило временное просветление.
Надежда помахала старухе рукой и подошла к мрачному дому. Непонятные густые кусты так разрослись, что не видно было, что творится на участке. Надежда приблизилась к ободранной калитке, когда-то выкрашенной зеленой краской, и взялась за ручку.
– Семен Степанович! – крикнула она. – Я вам письмо принесла, почтальонша просила передать!
Ответом ей было зловещее молчание, даже сорока, сидевшая неподалеку на елке, перестала трещать.
«Что
Тут сорока опять застрекотала, да так бойко, что Надежда засомневалась насчет писем. Она подумала немного, оглянулась на сороку и тронула калитку.
Против ожидания двор у Семена оказался не такой запущенный, дорожка к дому была чисто выметена и присыпана кирпичной крошкой, на крыльце ничего не валялось. Надежда снова позвала хозяина, и тогда откуда-то из-за кустов вышла на дорожку большая темно-серая собака. Собака явственно хромала на левую переднюю лапу, но посмотрела на Надежду очень сурово.
– Я хозяину письмо принесла, – проговорила Надежда, потому что жутко было стоять наедине с опасной зверюгой.
Она показала письмо, а когда неосторожно махнула рукой, собака угрожающе зарычала и сделала движение в ее сторону. Надежда слегка запаниковала и попятилась, собака в ответ шагнула ближе, при этом наступив на больную лапу. Очевидно, ей было очень больно, потому что собака громко взвизгнула и посмотрела на Надежду с ненавистью. Надежда с трудом оторвала взгляд от желтых собачьих глаз и увидела, что в окне, выходившем прямо на калитку, слегка шевельнулась вылинявшая занавеска.
«И правда чокнутый! – раздраженно подумала она. – Я же к нему не лезу, по делу пришла!»
Она бросила письмо собаке под нос, повернулась и захлопнула за собой калитку, успев услышать, как заскрипели ступени крыльца под тяжелыми мужскими шагами.
Ближе к вечеру Надежда обрызгалась средством от комаров и вышла в лес набрать земляничного листа, который добавляла в чай для аромата и для здоровья. Может, и поздних ягод немножко попадется. Хоть и наелась она земляники утром, а в августе ягода самая сладкая, можно и впрок покушать. Далеко в лес заходить одна она боялась, но тут нужно было пройти всего ничего – до ближней полянки.
Однако не успела она отойти от дома, как услышала за деревьями голоса и взрывы смеха.
Выглянув на полянку, Надежда огорчилась: именно там, где она рассчитывала собрать земляничный лист, стоял трактор с заглушенным мотором, а возле него, расстелив на траве брезент, сидели трое рабочих в куртках с надписью «Лесное хозяйство» и с ними – Люська. Лицо у Люськи полыхало как маков цвет, она хохотала, запрокинув голову, костылик валялся рядом.
Тут же, на брезенте, был накрыт «стол» – пара початых бутылок водки, помидоры, свежая зелень, чугунок дымящейся картошки, миска соленых грибов.
Надежда вышла из-за деревьев, поздоровалась с рабочими и обратилась к Люсе:
– Люсь,
– Да иди ты! – беззлобно отмахнулась та и снова потянулась к недопитой бутылке. – Не видишь – люди отдыхают! Тебе что, больше всех надо?
– И Николай Иванович сердиться будет, – продолжила Надежда Николаевна увещевать непутевую соседку. – Ты же знаешь, как он этого не любит…
– Да пошел он! – Люська не гналась за разнообразием. – Кто он мне, чтоб командовать? Не муж, не брат, не отец родной! Подумаешь – полюбовник! У меня таких, может…
– Ну, Люсь, зря ты так! Он же к тебе по-хорошему… помнишь, ты же сама говорила, что все зло от пьянства…
На этот раз Люська вообще не удостоила ее ответом.
Надежда вздохнула: ее воспитательных талантов явно было недостаточно для того, чтобы наставить Люську на истинный путь. Работяги смотрели на нее неодобрительно – пришла, мол, мымра какая-то, удовольствие только портит. Один, худой, долговязый, со впалой грудью и длинными темными волосами, связанными в конский хвост, буркнул даже себе под нос что-то сердито, второй, самый старший, набычился, смотрел исподлобья и демонстративно отодвинул от Надежды подальше бутылку водки.
«Да провались они все! – разозлилась Надежда. – Что я, в охранники к Люське нанялась или в няньки? Взрослая же баба, сама знает, что делает! А с меня и старухи достаточно. Хотя, ей-богу, со старухой хлопот меньше…»
Очевидно, эти мысли отразились на ее лице, потому что Люська отвернулась и замолчала.
– Мамаша, – уважительно проговорил, вступая в разговор, третий из Люськиных собутыльников – малого роста мужичок с пегими волосами и таким большим носом, что непонятно было, как он помещается на его небольшом сморщенном лице. – Мы тут маленько… закусываем. Может, посидите с нами? Для компании… Мы не какие-нибудь, мы по-хорошему… вот, Людмила нам картошечки отварной принесла, молоденькой… и грибки у нас хорошие… только засолили, со смородиновым листом, честь по чести!
– Грибы? – машинально переспросила Надежда, забыв обидеться на «мамашу». – Нет же в лесу грибов… сухость такая стоит…
– А это места знать надо! – рассудительно продолжил рабочий, которому явно хотелось поговорить. – Это вы, мамаша, если вы так пойдете, без толку да без разумения, так их и правда нет, а вы пройдите Елизаветино поле, за ним аккурат начнется Егерская тропа. Так вот по той тропе совсем немножечко пройти, и будет грибов видимо-невидимо… хоть косой их коси! Не всякие, конечно, насчет боровиков врать не буду, для боровиков еще время не подошло, а груздей, к примеру, и рыжиков – прям-таки прорва!
– Егерская тропа? – машинально переспросила Надежда. – Это еще что за тропа такая?
– А Бог ее знает… тропа и тропа, всегда она так называлась. Может, при финнах еще… а только она от самого Елизаветиного поля аккурат начинается…
– Елизаветино поле, Егерская тропа… – задумчиво повторила Надежда.
Эти названия что-то ей напомнили, что-то очень важное, только вот что?
– Ладно. – Люська залпом выпила полстакана водки, подхватила грибов, затем подобрала костылик и шагнула к Надежде. – Пошли, что ли… все настроение ты мне сбила!