Тайна девятки усачей
Шрифт:
Ребята любовались и гордились; своим мостом. Он был для них великим открытием.
— Сила! — произнес Санька.
— Здорово! — согласился Мишук.
— Работнички! Прошу к чаю!
Это крикнула Катя. Оказывается, она прихватила с собой из дома заварку и сахар. Кастрюля вполне заменила чайник, а плошка сошла за чашку.
У костра собрались все строители. Даже насытившийся за день Соколик решил подойти поближе к огоньку.
Конь осторожно шагнул передними ногами на настил, постоял, пошевелил ушами и бодро застучал копытами по доскам.
Его встретили восторженными
— Хорошая примета! — сказал дед Евсей. — Теперь мосту стоять и стоять! Добрая нога его обновила!
— А сколько лет стоял старый мост? — спросил Гриша.
— Много! — ответил пасечник и поднял лохматые брови. — Его еще перед войной построили... А раньше тут бродом ездили... Бывало, весной или осенью и вовсе не переправишься. Вот и построили Димкин мост...
— Димкин? — переспросил Мишук.
— Так его раньше величали, — добавил дед Евсей.— Димкин мост... Сейчас никак не называют. Мост и мост — без имени и отчества.
Ребята насторожились. Мишук придвинулся к старику.
— Но почему Димкин, а не Колькин?
— С чего ж ему Колькиным быть?.. Димка Большаков строил — ему и честь! Тоже вроде вас — гренадер. Собрал своих друзей, на станции рельсы выпросили, бревен напилили — и построили... Исстари у нас в Усачах парни крепкие росли. Их в армию в гренадеры брали. А потом, когда в городах понадобились на фабриках трубы высокие, — так их на трубы нанимать стали. Я сам не одну трубу в Петрограде клал... Ветер свищет, а ты под облаками кирпичиками поигрываешь... Внизу весь город — на пятаке царском уместится. Домишки крохотные... Урони кирпичину — она дюжину домов прихлопнет. Высота!.. Я, выходит, раньше Гагарина в поднебесье побывал.
Ребят мало интересовали воспоминания старика. Его все время прерывали, а он говорил и говорил о далеких днях своей молодости, о жене, застреленной кулаками в тридцатом году, о сыне-водолазе, погибшем на строительстве дамбы.
С пчелами не побеседуешь, потому и прорвало деда Евсея, соскучившегося на пасеке по людям.
Ребята выпытали у старика все, что он помнил о Диме Большакове. Узнали, что Дима любил бродить по лесам, окружающим деревню, что была у него самодельная карта, на которой он отмечал грибные и ягодные места. Когда дед Евсей упомянул о карте, Санька кашлянул, чтобы привлечь внимание ребят и напомнить про свою карту.
— А еще были у него лыжи, — сказал старик. — Карта — само собой, а без лыж в болото не сунешься! Ружьишко тогда у меня имелось... На островинах в болоте тетеревов и глухарей — прорва! Непуганые. Пару раз ходили мы туда с Димкой... Лыжи на ноги — и пошлепаем. Он впереди, я сзади... Лучше всех знал он болотные тропы... Теперь всякое о нем говорят... Только — брешут!.. Не верю! Одно слово — гренадер!.. Все усачи — гренадеры! А сама деревня почему так названа? Когда рекрутов выставляли — выстроятся, как один! В плечах — сажень косая! И усы! У каждого! И кверху загнуты! У меня тоже были... Пальцы квасом смочишь, возьмешься за правую усину...
Что делал дальше дед Евсей со своими усами, ребята не услышали. Из леса показался
Мальчишки повскакали на ноги. Поднялся и дед Евсей.
Машина остановилась у моста. Павел Николаевич вышел из газика, молча прошагал до середины настила, резко присел несколько раз, пробуя его крепость, и только тогда посмотрел в сторону ребят. Мальчишки ожидали похвал, но председатель не сказал ни слова и пошел обратно — к машине. Сел за руль.
Взревел мотор. Павел Николаевич высунул голову из кабины и крикнул:
— Евсей Митрич! Если провалюсь, деньги на венок с усачей соберешь — под расписку.
— Езжай! — добродушно, ответил старик. — На козле своем проскочишь!
Когда рубчатые шины газика медленно въехали на мост, ребята застыли. Это было серьезное испытание на прочность. Но все обошлось благополучно: машина спокойно прокатилась по мосту и остановилась среди мальчишек.
Председатель обошел усачей и каждому пожал руку.
— Магарыч с тебя, Павел Николаевич! — сказал дед Евсей.
— Не возражаю! — весело ответил председатель и обратился к ребятам: — Извините меня, товарищи строители! Думал — баловство... Траншея надоела — от работы отлынивают! Виноват, но... исправлюсь, как говорится! Садитесь, подвезу! Евсей Митрич, милости прошу — рядом со мной!
— Не могу! — ответил пасечник. — У меня тут и телега... И Соколика в конюшню спровадить надо.
И тут Гриша — или это только показалось Саньке — переглянулся с Катей и сказал:
— Я с Соколиком управлюсь, а ты, дедушка, устал, поезжай!
— И я останусь! — подхватила Катя. — На лошади интереснее!
Газик побежал по дороге, увозя деда Евсея, мальчишек и мрачного Саньку, который то и дело оглядывался назад, туда, где остались Катя и Гриша. На одном из ухабов машину подбросило и крепко тряхнуло. Санька ударился головой о спинку переднего сиденья, чертыхнулся и поклялся никогда больше не смотреть на эту противную девчонку.
НАБЕГ И ПОХОД В ОБРЕЧЬЕ
Давно известно: стоит дать слово не делать чего-нибудь, как моментально захочется сделать именно это. Говорят, что у людей с сильной волей так не бывает. В таком случае, у Саньки воли не было ни на грош. Шея у него сама поворачивала голову в сторону Кати. Глаза то и дело косились на нее.
Санька с утра рыл силосную траншею вместе со всеми ребятами и пытался разобраться в совершенно новых для него ощущениях.
Подумать только! В городе этих девчонок — табуны! И хоть бы раз он снизошел до мало-мальски дружеских отношений с одной из них! Он разговаривал с ними лишь на пионерских сборах, да и то снисходительным тоном. А в обычные дни Санька воспринимал девчонок как неизбежное, но совершенно ненужное окружение.
«Это все из-за Гришки! — думал Санька. — Если бы не он, я и не взглянул бы на Катьку! Очень она мне нужна! Просто обидно! Что я — хуже Гришки?..»
— Санька! Послушай-ка!
Но Санька, занятый своими мыслями, не слушал. Тогда Вовка похлопал его по спине и прошептал на ухо: