Тайна двух океанов (илл. Г.Шевякова)
Шрифт:
— Он злой… злой, нехороший человек! — заговорил он прерывающимся голосом. — Он до сих пор не может мне простить. Такой пустяк! Я ведь тогда же извинился. Я же нечаянно…
У него задрожали губы, и опять, закрыв глаза, он замолчал.
— Кто? — спросил Цой, мгновенно заразившись обидой и возмущением мальчика.
Павлик молчал.
— Федор Михайлович? — опять тихо и настойчиво спросил Цой.
Павлик кивнул головой.
— Что же он тебе не простил? За что, ты думаешь, он сердит на тебя?
— Ну, пустяк…
— Федор Михайлович сделал тебе выговор?
— Нет… Он только так злобно посмотрел на меня, что я даже испугался. Он тогда у меня вырвал из рук ящичек из его пишущей машинки и так посмотрел, как будто готов был зарезать меня. Вот как сейчас…
Комиссар резко перебросил ногу на ногу.
— Какой ящичек? — спросил он.
— Ну, я же сказал — из его пишущей машинки. Для запасных частей машинки, — равнодушно ответил Павлик и, словно успокоившись, после того как излил свое возмущение, стал с возрастающим интересом смотреть на вальсирующую комичную пару — Скворешню и Марата.
Марат дурачился, кривлялся, нарочно путал и коверкал па, наступал на ноги своему партнеру. Скворешня наконец рассердился, приподнял его, как котенка, над полом и продолжал вальсировать один, держа свою «даму» в воздухе. Марат уморительно болтал ногами, безуспешно пытаясь вырваться из железных объятий своего партнера, наконец закричал «караул»…
Павлик не выдержал, расхохотался и, сорвавшись с места, подбежал к Скворешне.
— Бросьте этого кривляку, Андрей Васильевич! — звонко смеясь, закричал он. — Давайте со мной! Я буду хорошо танцевать! Честное пионерское!
— Давай, давай, хлопчик! — радостно встретил его гигант. — Что, уже очухался?
Он поставил на пол Марата, дал ему шлепка под спину, отчего тот под общий хохот пулей полетел к дверям, вполне, впрочем, довольный, что вырвался наконец из тисков своего приятеля.
Оркестр сменил вальс на польку, и Павлик, как расшалившийся козленок, запрыгал возле своего партнера.
Цой остался один в кресле, глубоко задумавшись, не замечая шума музыки и общего веселья. Комиссар тоже молчал.
После танцев, «по настойчивому требованию публики», как объявил конферансье вечера Ромейко, Павлик с подъемом прочитал свою поэму «Победители глубин». Ему бешено аплодировали и заставили некоторые места бисировать. Наконец комиссар объявил распорядок занятий и развлечений на следующую пятидневку.
Разошлись за полночь, усталые, веселые, довольные, под бравурные звуки марша. В красном уголке остались только два человека — комиссар и Цой. Некоторое время они сидели молча. Потом комиссар тихо сказал:
— Как вы думаете, Цой, что все это значит?
Цой
— Ничего не могу понять! Ясно только, что Федор Михайлович за что-то невзлюбил Павлика. Но за что? Такого славного, безобидного мальчика! Не может же быть, что из-за мешка…
— Да-а-а… — протянул комиссар, задумчиво глядя куда-то в пространство. — И еще какой-то ящичек… Странная история! Впрочем, мне кажется, она началась гораздо раньше.
Цой вскинул на комиссара удивленные глаза:
— Раньше? Из-за чего же?
В отсек вошел уборщик Щербина с длинным пылесосным ящиком в руке. Он приблизился к комиссару, приветствовал его, приложив руку к бескозырке:
— Товарищ комиссар, разрешите приступить к уборке.
— Пожалуйста, товарищ Щербина. Комиссар поднялся и сказал Цою:
— Пойдемте ко мне, там поговорим.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РОДИНА ЗОВЕТ
Глава I
В ледяном плену
Тринадцатого июля «Пионер» был уже на обратном пути в Тихий океан, держа курс на север. Оставалось провести еще лишь одну работу в поверхностных водах Антарктики, в суровых условиях полярной зимы, по соседству с плавающими льдами.
«Пионер» шел на самой малой глубине, почти у нижней поверхности ледяных полей.
Утром четырнадцатого июля на куполе ультразвукового экрана показались первые трещины среди ледяной брони, покрывавшей поверхность океана. Вскоре эти трещины начали появляться все в большем числе. Приближалась граница неподвижного льда. «Пионер» шел на двух десятых хода. Все чаще попадались ледяные горы, подводные части которых приходилось осторожно обходить. Над поверхностью океана, по-видимому, свирепствовал жестокий шторм: отдельные льдины то поднимались, то опускались, и даже могучие айсберги не стояли спокойно на месте.
В центральном посту находились капитан, вахтенный начальник старший лейтенант Богров, зоолог и Шелавин. Ученые должны были выбрать подходящее для их работ место, которое в то же время позволило бы использовать инфракрасный разведчик для сторожевой службы.
Вскоре после полудня на экране появилась большая полынья. На ней плавали, покачиваясь и сталкиваясь одна с другой, льдины различных размеров. Очевидно, влияние Шторма сказывалось здесь довольно значительно, и, следовательно, работать было бы затруднительно.