Тайна двух реликвий
Шрифт:
– Прости, дорогая… Давай, я тебе перезвоню чуть позже…
Борис умирал со стыда, представляя себя со стороны: точь-в-точь придурок-муж, которого жена застукала на жареном… и ведь люди на террасе решат, что у него любовница в номере…
– Соберись, тряпка! – прикрикнула Ева. – Даю тебе три минуты. Через три минуты сам звонишь и подробно всё рассказываешь. Иначе пеняй на себя. Три минуты! Я засекла время.
Всё же Одинцов, сам того не желая, успел кое-чему научить Еву. Борис про её нового жёсткого мужчину не знал, но угроза до него дошла: он достаточно хорошо был знаком со своей бывшей женой…
…поэтому
– Конечно, я решил, что тебя тоже… прости… тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить… А что я должен был подумать? – оправдывался он, чувствуя, как вчерашний страх снова сжимает сердце. – И что мне было делать?
Ева послушала объяснения Бориса, задала несколько вопросов, сменила гнев на милость и сказала:
– Что делать – это ты теперь у Хельмута спрашивай. А я бы очень хотела выяснить, за что меня убили. Увидимся!
Борис не успел переспросить – где увидимся? – и замер перед стеклянной стеной номера. За нею переливался на солнце изумрудный океан и лениво покачивали ветвями прибрежные пальмы. От контраста этого райского вида со всем происходящим несчастный компьютерный гений едва не расплакался…
…и тут в дверь номера постучали. Шмыгая носом, Борис опасливо спросил:
– Кто там?
– От мистера Вейнтрауба, – раздался из коридора бархатистый голос.
Борис отпер дверь. За порогом стоял представительный мужчина лет пятидесяти в безукоризненном тёмном костюме.
– Я Штерн, – представился он.
– Но как вы меня… – начал было Борис, и Штерн перебил:
– Вы хотели встретиться с мистером Вейнтраубом как можно скорее. Он решил пойти вам навстречу и уже ждёт.
– Да-да, конечно, спасибо… я сейчас…
Борис засуетился: он не мог сообразить, куда девать испачканную салфетку, которую всё это время крутил в руках.
– Я буду ждать у машины, – сказал Штерн. – Настоятельно рекомендовал бы вам переменить брюки. Мистер Вейнтрауб не любит неряшливой одежды.
9. Про сестёр и братьев
За пару месяцев публичных выступлений Мунин уже навострился повторять в интервью одно и то же с небольшими вариациями. Если поначалу его угловатые фразы могли поцарапать сознание слушателей, то теперь они походили на обкатанную морем гальку – гладкие, блестящие… К тому же интервьюеры не столько тянули из Мунина что-то неожиданное, сколько старались помаячить в кадре со знаменитостью, поэтому задавали по большей части одни и те же вопросы. А для слишком въедливых собеседников были у историка инструкции, полученные в комиссии ООН по Ковчегу, – и в придачу к ним несколько дельных советов от Одинцова, которые позволяли чувствовать себя уверенно в разговоре.
Вчерашнее интервью телеканалу ВВС поначалу не отличалось от множества других. Мунин сидел в просторной студии на странном дизайнерском стуле, а против него на таком же стуле расположилась ухоженная блондинка в тёмном брючном костюме мужского покроя и туфлях на тонких высоких каблуках. Её скульптурное лицо украшала профессиональная белозубая улыбка – и несколько портили оттопыренные уши, которые
Мало-помалу разговор предсказуемо пришёл к тому, что нынешняя молодёжь интересуется только гаджетами, ни во что глубоко не вникает и слабо ориентируется в какой-либо профессиональной области. Как могло получиться, что мальчик из России ещё в школьные годы настолько увлёкся историей, что в молодом возрасте стал знаменитым учёным?
На этот дежурный вопрос Мунин обычно давал дежурный ответ – о рано понятом призвании, о любви к науке, в которой видит смысл своей жизни; о словах Ломоносова: «Народ, который не знает собственной истории, не имеет будущего»…
– Лесть должна быть грубой, – как-то сказал ему Одинцов. Мунин скоро к этому привык и не возражал, когда про его заслуги упоминали в превосходных степенях, но тут неожиданно пустился в откровения.
– Я знаменит не как учёный, а как тот, кому повезло оказаться в нужное время в нужном месте, да ещё в нужной компании, – начал он. – Это знаменитость эстрадной звезды; спасибо вашим коллегам из масс-медиа. Пожалуй, мне действительно удалось кое-что сделать в науке, но вряд ли получится увлекательно про это рассказать. Сейчас я пишу диссертацию; после её защиты можно будет вернуться к разговору о научной, а не об эстрадной славе. Что же касается того, как я пришёл к занятиям историей…
Мунин сделал паузу, окинул взглядом кукольные прелести собеседницы и продолжал:
– Не дай вам бог такого пути. Сегодня утром в Британской библиотеке я говорил о родстве между первыми англичанами и первой русью. Говорил о древних исторических связях между Англией и Россией. Конечно, это самый поверхностный взгляд, без множества оговорок. И наши страны уже далеко не те, что были в девятом веке, и народы тоже. Но тема родства для меня важнее любой другой. Я вырос в детском доме. У тамошних воспитанников были родственники. Пусть далеко, пусть лишённые родительских прав, или сидящие в тюрьме, или вынужденные сдать детей в приют – из-за нищеты, из-за болезней, из-за житейских проблем… Всё равно у этих несчастных, озлобленных, обездоленных мальчиков и девочек был кто-то родной. А у меня не было никого. Вы не представляете себе, как это страшно, когда ты – слабый маленький человек, и вдобавок совершенно один в целом свете.
Породистое лицо журналистки от растерянности сделалось бабьим, а Мунин словно забыл о микрофонах, которые ловили каждое слово, и камерах, следивших за каждым движением. Он, пожалуй, впервые вслух проговаривал то, что чувствовал многие годы.
– В России сейчас модно спорить, как правильно: в Украине – или на Украине… Это можно не переводить. – Мунин махнул рукой в сторону переводчика. – По счастью, в английском языке нет такой проблемы. Я знал только свою фамилию и то, что, возможно, попал в Россию с Украины – или из Украины, кому как больше нравится. Лет, наверное, в восемь-девять я уже бойко читал и сделался завсегдатаем библиотеки. Она в детском доме была небольшая, в первую очередь школьные учебники… Но и другие книги там попадались, очень разные, и откуда-то даже Большая советская энциклопедия взялась почти целиком. Я читал всё без разбора и надеялся, что это поможет мне отыскать родных.