Тайна двух сфинксов
Шрифт:
– Да у тебя, батенька мой, в самом деле чудесная тема для фантастического романа!
– Ты, наверное, хотел сказать: чудесная мечта.
– Андрей говорил теперь в приподнятом тоне, немного волнуясь.
– Что же в этом плохого? Мечта может воплотиться в фабулу романа или стать путеводной звездой для ученого-исследователя - это в зависимости от характера способностей. Ты, например, мечтаешь разгадать тайну деревянного сфинкса с начинкой из костей и сухой кожи египтянина, жившего три с половиной тысячи лет тому назад. Ради этого ты просиживаешь ночи напролет над причудливыми знаками, которыми покрыт древний папирус. И ты добьешься своего, потому что
– Я всегда знал, что ты умеешь постоять за себя, - сказал примирительно Виктор Петрович.
– Я ведь только отстаивал мысль, что ученому не следует браться за новое дело, не исчерпав всех возможностей в прежнем. Что вы думаете об этом, Нина?
– Мне кажется, что Андрей Васильевич… - начала было она, но смутилась и закончила неуверенно, уже в форме вопроса к Андрею: - Я, конечно, мало разбираюсь во всем этом, но., может быть, Виктор Петрович прав и разумнее было бы продолжать старую работу?
– Может быть, может быть, - согласился Андрей, думая уже о чем-то другом. Он посмотрел на часы.
– А мы с вами засиделись, Виктор Петрович!
Уже темнело, когда друзья шли на железнодорожную станцию. Мокрая высокая трава неприятно хлопала по коленям, а ветки яблонь, нависшие над низкими дачными заборами, задевали за шляпу и обдавали градом тяжелых брызг.
Подходя к станции, Виктор Петрович неожиданно вновь расхохотался и, взяв Андрея за пуговицу, спросил:
– Нет, это ты серьезно насчет мумии?
– Конечно, шутя, а вот о сердце вполне серьезно.
– Не сердись, Андрей, но не верю я в это, не верю.
– Это как тебе угодно. И хотя я назвал тебя мечтателем, ты, видимо, не понимаешь, не способен понять, что мечта и действительность идут рука об руку.
ГЛАВА ВТОРАЯ
О загадочном переселении мумий, живых консервах, важном наччном открытии, и драме на берегу Нила
Прошел почти год… Виктор Петрович был очень загружен своими обязанностями преподавателя в университете и только месяц назад смог вернуться к исследовательской работе. Он почти не выходил из музея, где в странном саркофаге из эбенового дерева лежала безыменная мумия. И вот сегодня, когда расшифровка древнего папируса приблизилась к концу, наконец, решил выйти побродить по городу.
В сквере около театра не было ни одной свободной скамейки, и он несколько минут ходил, разыскивая себе место. Почему-то ему хотелось посидеть именно тут. Он устал от одиночества среди реликвий древнего Египта, и даже, если говорить по совести, ему немного надоела эта мумия, так долго занимавшая его воображение. Хотелось видеть людей, их лица, слышать говор толпы, шум большого города.
Напротив сидели и весело смеялись две девушки, очевидно студентки, и Виктор Петрович вдруг вспомнил, что уже три дня не был в парикмахерской. Ему стало неловко и подумалось, что девушки смеются над ним. Чтобы скрыть неловкость, он стал бесцельно
Налетел веселый весенний ветерок, поднял облачко пыли на садовой дорожке… А Виктор Петрович видел иное. Перед его глазами - выжженная солнцем земля. Уже много дней дует хамсин - палящий ветер пустыни Сахары. Дует день за днем, поднимает тучи мельчайшей пыли, она покрывает сплошным слоем растения, постройки, одежду людей. В это время года, почти на два месяца, вплоть до нового разлива Нила, замирает жизнь в древнем Египте. Лишь чиновники - неутомимые и вездесущие сборщики податей - рыскают из селения в селение. Каждая вторая корзина урожая должна быть сдана в казну. И горе тому, кто не заплатит подати. Его хватают, кладут на землю и долго бьют плетьми и палками, потом связанного бросают в канаву. "Его жена и дети связаны перед ним; его соседи бросают все и бегут…"
На раны несчастного оседает пыль, поднятая ветром пустыни, но никто не поможет ему. Ведь фараону нужно много богатств - он строит себе новую столицу.
Летят, закручиваются, уносятся в небо пылевые вихри. Солнце висит во мгле, словно бубен из красной кожи гиппопотама. И уже с другой стороны доносятся глухие удары палок, свист плетей, отчаянные вопли истязуемых. "И оторви землепашца от труда его, и пусть он работает больше, чем могут сделать его руки…"
Ведь фараон строит новую столицу - ему нужно много, очень много рабочих.
Но что за странная процессия движется по дороге? Впереди идут чиновник и жрец. Одежды их покрыты пылью, лица грязны, - эти люди идут издалека. В тесном кольце вооруженных воинов бредут полуголые рабы, на их плечах закрытые пологом носилки. Кто из знатных отважился путешествовать в это время года?
Много таких процессий идет по дорогам из Долины Царей. В каждой процессии закрытые носилки. На носилках тяжелые саркофаги, з внутри мумии фараонов. Их погребения были разграблены в разное время, и теперь мумии переносят в новые гробницы, в месяц ветра и бурь, чтобы как можно меньше людей знало о втором посмертном путешествии властителей Египта.
Странные процессии собираются возле дикого безлюдного ущелья. Отсюда отпускают чиновников, надсмотрщиков за рабами. Остаются только воины и рабы-носильщики. Дальше их поведут двое: жрец бога Амона и человек, на пальце которого сверкает перстень самого фараона - знак неограниченной власти.
Когда солнце село за горы, обступившие ущелье, вспыхнули кровавым пламенем смоляные факелы. Длинная процессия тронулась в дальнейший путь.
Впереди покачивается черная деревянная фигура шакала. Это бог смерти Анубис провожает души умерших. Затем идет вереница носильщиков, а за ними отряд воинов. Но нет здесь обычных для таких процессий плакальщиц, не слышно погребальных песен: надо хранить этот путь в тайне.
Здесь, в пустынном ущелье, уже давно работают рабы-каменоломы. От зари до зари они выламывают из гор огромные камни. Надсмотрщик чертит на скале линию входа в будущую пещеру. Рабы медленно, с величайшим трудом высверливают в камне глубокие отверстия, вбивают деревянные клинья, затем долго поливают их водой. Дерево разбухает и рвет скалу, отваливается каменная глыба. Затем все повторяется сызнова. Так вырубаются глубокие гроты с подземными коридорами и узкими входами. Теперь работа уже закончена. Надсмотрщики ожидают обещанной платы, рабы - облегчения своей участи, а некоторые - наиболее усердные - долгожданной свободы.