Тайна гибели Есенина
Шрифт:
Итак, кому служил Царьков, – ясно. Он передал дом 8/23 по проспекту Майорова в руки Цкирия, связанного с теми же «темными силами». Появление последнего в «Англетере» в роковой для Есенина час можно объяснить однозначно: он выполнял свою прямую работу – транспортировал уже бездыханное тело поэта в гостиницу, где вскоре было инсценировано самоубийство.
Мы уже рассказывали, как неожиданно печально сложилась судьба коменданта «Англетера» В. М. Назарова после декабрьского, 1925 года, события (по подстроенному обвинению оказался в «Крестах», а потом на Соловках). Судьба И.П. Цкирия выглядит счастливой (если считать счастьем нераскрытое
Вывод из вышесказанного: таинственный 8-й дом, полагаем мы, служил следственной тюрьмой ГПУ, куда Есенин попал сразу же по приезде в Ленинград. Не забывайте, – он бежал из Москвы от грозившего ему судилища в связи с конфликтом в поезде Баку – Москва с врачом Левитом и дипкурьером Рога. Перед тем, во избежание издевательств, затравленный, скрывался от разыскивавших его юрких человечков в психиатрической клинике. На сей счет и документ сохранился (экспонировался на юбилейной Есенинской выставке в Москве в 1995—1996 годах):
Контора психиатрической клиники сим удостоверяет, что больной Есенин С.А. находится на излечении в психиатрической клинике с 26 ноября с. г. и по настоящее время; по состоянию своего здоровья не может быть допрошен на суде.
Ассистент клиники Ганнушкин
Письмоводитель (подпись неразборчива)».
Дата на удостоверении отсутствует, но, думаем, очередной визит судебных исполнителей состоялся как раз накануне того дня, когда Есенин ушел (а не бежал, как принято думать) из больницы. Жизнь поэта оберегал с риском для себя трогательно его любивший земляк, профессор Ганнушкин.
В планы загнанного Есенина входило, по нашему мнению, не только бегство в Ленинград, но и дальше, за рубеж Страны Советов, о чем он недвусмысленно писал 27 ноября 1925 года другу П.И. Чагину: «…вероятно, махну за границу. Там и мертвые львы красивей, чем наши живые медицинские собаки».
Можно понять смятение и тревогу добровольного узника безотрадных покоев клиники. Из его души тогда вырвались одно за другим замечательные откровения: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…», «Ты меня не любишь, не жалеешь…», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…» и др.
Подчеркнем, о грозившем поэту суде и уклонении от него в больнице обычно умалчивается, а именно это обстоятельство, на наш взгляд, послужило поводом для его ареста в Ленинграде.
Продолжаем исследовать хитро скованную вокруг Есенина цепь. Однажды, знакомясь с очередной «порцией» мемуаров людей, встречавшихся в Ленинграде с поэтом, мы обратили внимание на строки о том, что бывший чекист, некий И.И. Ханес, в конце 70-х годов рассказывал автору воспоминаний о своем посещении (вместе с сослуживцами по ГПУ) 28 декабря 1925 года 5-го номера «Англетера».
Едем в город Пушкин к мемуаристу и хозяину первого ленинградского общественного Музея Анны Ахматовой С.Д. Умникову (р. 1902). Да, подтвердил рассказ И.И. Ханеса Сергей Дмитриевич, бывший сосед старого чекиста (адрес последнего:
Архивисты Санкт-петербургского управления ФСБ – надо отдать им должное – быстро нашли «своего» человека в чекистских бумажных залежах. Перед нами сухая и строгая справка:
«Ханес Иосиф Иосифович, 1896 г. рождения, урожд. г. Вильно, еврей, до ареста работал начальником снабжения Треста Экспериментально-художественных мастерских; проживал по адресу: Ленинград, ул. Чехова, д. 7, кв. 12. Арестован органами НКВД 26 января 1938 года по обвинению в проведении контрреволюционной троцкистско-зиновьевской деятельности. „…· В материалах „дела“ имеются сведения, что Ханес И.И. служил в органах ВЧК – ГПУ с 1921 г. по 1922 г.“.
Из той же архивной справки видно: И.И. Ханеса в 1938-м все-таки оставили в покое, но в 1947-м его осудили по ст. 58—10 (антисоветская агитация) на семь лет лишения свободы; в 1956-м реабилитирован.
Был или не был Ханес в «Англетере» после официального объявления о самоубийстве Есенина, теперь вряд ли возможно доказать. Но то, что бригада ГПУ с декоративными целями выезжала в гостиницу, вполне возможно. Не забудьте: об участии ведомства Дзержинского в декабрьском преступлении говорит письменный намек «обиженного» участкового надзирателя Н.М. Горбова на начальника секретно-оперативной части ГПУ И.Л. Леонова. И это не единственное доказательство.
Архив ФСБ, давая справку о Ханесе, все-таки ошибся (еще бы: такой бумажный Монблан!). Он явно служил в ЧК – ГПУ не только в 1921—1922 годах, но и в 1925-м, что почти подтверждает наша спасительница и помощница – контрольно-финансовая домовая книга. Она свидетельствует, тогда Ханес жил в доме №60, квартира 43, по улице Некрасова, через каких-то пятнадцать домов от В.И. Эрлиха. Домоуправ указал место работы Иосифа Иосифовича: «Интернациональный клуб», – он-то и станет для новых исследователей ключиком для открытия секретного замка.
Мы же ограничимся следующими замечаниями: многие соседи по дому Ханеса – «военнослужащие» (один из них летчик Б.М. Кислицкий); мелькнул в приложенных справках о доходах «агент» (снабженец?) Карахан – уж не родственник ли Л.М. Карахана?
В заключение настоящего «чекистского» сюжета еще одна прелюбопытная новость, имеющая прямое отношение к «Англетеру». Но в начале небольшое отступление.
…Однажды в печати промелькнула информация о проходивших в Ленинграде Есенинских чтениях:
«В зал пришла неизвестная женщина, которая стала утверждать, что Есенин погиб не в своем номере, а где-то на чердаке или в подвале (запомним это. – В.К.), и только потом труп был принесен в пятый гостиничный номер. Она называла старуху, тогда проживавшую в деревне, работавшую в тот трагический день в „Интернационале“ уборщицей. Однако эту незнакомку участники чтений слушать отказались и выставили из зала, как ненормальную…» Нас нисколько не удивило пренебрежение заботников поэта свидетельством «старухи». За последние годы столько пришлось наслышаться и наглядеться.