Тайна Иеронима Босха

Демпф Петер

— Шути, шути. Почему патер Иоганнес и Якоб ван Алмагин могут ходить туда как к себе домой?

Эта мысль занимала и Петрониуса. Ну, насчет патера Берле он еще мог понять — монастырь принадлежал его конгрегации. Женский конвент подчинялся его уставу. Наверное, патер исповедует монахинь или раздает поручения. Но что делает здесь Якоб ван Алмагин? Какую роль играет он в запутанной борьбе за власть в городе?

— Нам не решить этой загадки. Давай исчезнем отсюда и встретимся завтра в трактире. Согласен?

— С тебя два пива, — произнес нищий и исчез в переулке,

откуда появился Якоб ван Алмагин.

Петрониус подождал, пока не смолкли шаги Цуидера, и отправился в обратный путь. Однако не успел он и шага шагнуть, как попал в яму. Потерял равновесие, споткнулся и оказался на середине освещенной лунным светом улицы.

В этот миг подмастерье услышал за спиной шорох. Дверь была открыта, и монахиня, встречавшая посетителей, стояла на пороге и смотрела на него. Петрониус узнал шрам на щеке и одним прыжком очутился в спасительной тени переулка.

XVI

Петрониус несся по улицам города сломя голову. Кто-то преследовал подмастерье с тех пор, как он вышел из трактира. Юноша надеялся оторваться от преследователя в темных переулках северной части города. Но видимо, незнакомец знал, куда он свернет, и оказывался то впереди, то позади него. Похоже, юношу вели в определенном направлении. Безжалостный преследователь медленно теснил его через рыночную площадь к южной части Хертогенбоса. Хотя ночь была холодной, а одежда Петрониуса легкой, но он весь вспотел. Страх гнал художника вперед, тень прилипла к нему, словно кусок смолы, и Петрониус догадывался, что даже его комната в доме мастера Босха не станет ему убежищем.

Петрониусу очень не хватало Длинного Цуидера. Хотелось обсудить с ним вчерашнее происшествие у адамитов, но нищего найти не удалось. Подмастерье выпил три кружки пива и просто наблюдал за происходящим в трактире. Возможно, он посидел бы дольше, выпил еще кружку и постарался забыть неудачи последних дней, если бы не заметил в дверях фигуру в черной сутане. Человек стоял, прислонившись к дверному проему, и из-под капюшона смотрел на Петрониуса. Петрониус решил отправиться домой и там подумать о делах.

Не сделав и нескольких шагов по переулку, Петрониус услышал звук шагов за спиной и увидел, что человек в монашеском одеянии следует за ним.

Петрониус совершенно выбился из сил. Тяжело дыша, он прислонился к стене и вслушивался в темноту улицы. Может, ему наконец удалось оторваться от преследователя? Нос подсказывал подмастерью, где он находится. Судя по запаху, недалеко от красильни. Там в обмазанных глиной ямах перегнивали остатки растений, отдавая свои краски в наполненный водой и мочой бассейн. Кругом пахло гнилью, зловонная жижа булькала.

Петрониус поспешил дальше, однако шаги по-прежнему преследовали юношу. В голове засела мысль, что Яна де Грота могли травить подобным образом. Впрочем, лучше сейчас об этом не думать.

Кусок ткани упал на него неожиданно. Целый кусок еще мокрого льна. Сбил с ног и окутал тело. Прежде чем Петрониус смог оказать сопротивление, сильные руки замотали концы мокрого полотна и швырнули художника в сторону. От вони Петрониус едва мог дышать.

Замотанному в ткань подмастерью оставалось только семенить вперед. Петрониус почувствовал, что они поднимаются по пологому холму, и в этот момент он бултыхнулся в густую жидкость, накрывшую его с головой. Петрониуса охватила паника. Он бился в вязкой, густой жидкости, рвался из стороны в сторону, но лишь глубже уходил в гущу. Подмастерье уже перестал сопротивляться, когда кто-то схватил его за ноги и вытащил на свет Божий. Полотно приклеилось к лицу словно пленка, жидкость стекала с волос, носа, губ. Юноша глотнул ее, поперхнулся и скорчился в судорогах. Неожиданно кто-то сорвал с него ткань.

Петрониус жадно хватал воздух, жидкость попала в рот, и он снова поперхнулся, проглотил ее, принялся с отвращением отплевываться.

— Петрониус Орис, вы что, сошли с ума?

Подмастерье даже не пытался открыть глаза, продолжая неловкими движениями сбрасывать с себя полотно. Голос он узнал сразу.

— Я всегда так крашу свою одежду, патер Иоганнес. Подмастерье откашливался, выплевывая остатки красителя.

— Пока чувство юмора не покинуло вас, можно сказать, что ваши дела идут хорошо.

— Лучше не бывает, патер, бывает только суше.

Петрониус отряхнулся и осторожно открыл склеившиеся глаза. Они находились на территории красильни с бассейнами, ярко светила луна.

— Вы всегда гуляете здесь, патер Иоганнес? — ехидно поинтересовался подмастерье, отплевываясь в желании избавиться от запаха мочи.

Патер зажал нос руками.

— Какая сильная вонь!

— Лучше сильная вонь, чем сильная вера. Вы не объясните мне, почему мы здесь встретились?

— Случайно, Петрониус, совершенно случайно, — бросил священник раздраженно. — Акт человеколюбия с моей стороны. Я услышал шорох, увидел выбегающего из двери красильни человека и подумал о преступлении. Потом обернулся, услышал, как вы бултыхаетесь, и вытащил вас из бочки за ноги. И предполагаю, вовремя, иначе вы утонули бы.

— Не верю ни одному вашему слову. Даже если поклянетесь всеми святыми и чудотворцами. Зачем вы хотели избавиться от меня?

Патер отвернулся.

— Лучше бы я дал вам утонуть. Вместо того чтобы снабжать меня сведениями, которые мне необходимы, вы доставляете мне одни неприятности.

Патер кивнул, давая понять, что пора уходить. На втором этаже уже открылись ставни, и из окна выглянул толстый ремесленник:

— Эй, кто там, убирайтесь отсюда, нищий сброд!

Петрониус молча поплелся к двери, мокрая одежда мешала идти.

— А теперь серьезно, Петрониус Орис! У меня была причина макнуть вас в дерьмо, была, но я шел за вами, поскольку увидел, что кто-то преследует вас.

Петрониус постепенно приходил в себя. Мир в лунном свете показался ему восхитительным. Переулки, которые совсем недавно нагоняли страх и вызывали мысли о дороге в преисподнюю, все еще устало зевали ему в лицо, а балки фахверковых домов напоминали рты великанов, смеявшихся над его страхом.

— Я не знаю, зачем вы лжете, патер Иоганнес. Никто, кроме вас, не заинтересован в моей смерти.