Тайна Караидели
Шрифт:
— Ну, поживем — увидим, — осклабился толстяк.
И они зашагали с берега прочь.
Махмутов продолжал наблюдение.
Он решил выследить этих людей, которые, как теперь было ясно, делали какие-то темные дела.
Наткнувшись на одного из своих разведчиков, он велел передать группе, чтобы она без шума, скрытно, на расстоянии следовала за ним.
Сами с усами
Тем временем следопыты спокойно плыли по чудо-реке Караидели, плыли и радовались жизни, радовались тому, что не зря побывали в Олдяке, что «Партизанская книга» пополнилась теперь такими
Пели дружно, от души, так что слышно было на плотах, которые шли на некотором расстоянии от пионерской лодочной флотилии. Конечно, слышно. Потому что слышно было и следопытам, как громко перекликались между собою из конца в конец плотогоны, как подавали они команды, кричали.
Сразу было понятно, что это настоящие плотогоны, а не какие-нибудь самовольные порубщики вроде тех, которые прятали бревна на острове и под покровом ночи сплавляли их куда-то.
Ребятам было веселее двигаться от сознания, что где-то рядом с ними работают сильные люди, эти труженики могучей реки.
Так прошел день.
Плотогоны, видать, тоже устали и причалили на том же месте, где ребята. Оказалось, что где-то рядом стоит их шалаш, который они соорудили еще месяц назад и который верно служил им во время стоянок.
Среди плотогонов сразу увидели пионеры своего человека, своего земляка деда Юсуфа.
— Юсуф-агай, Юсуф-агай! — закричали они и бросились к нему.
— Ай-вай-вай! — обрадовался и дед Юсуф. — А я-то думаю, что-то кто-то на кого-то похож! И Иршат, и Юлай, и Сабит, и Нафиса! Вот так так! Ай-вай-вай! Вот вы, оказывается, куда собирались!..
Эх, родные места! Есть в них какая-то непонятная притягательная сила. И стоит только всего на каких-нибудь сто километров уйти в сторону, как тянет обратно, манит к берегам детства, а родной дом, которого раньше вроде бы и не замечал, каждый день переступая его порог, кажется теперь дорогим сказочным дворцом. Так уж устроен человек. И потому стоит ли удивляться, что земляк земляку рад-радехонек вдали от дома.
Радостным возгласам, наверно, не было бы конца, если бы старый Юсуф не нахмурился внезапно и не спросил:
— Ну, а эти ваши… как их… рассказы-масказы, записи-маписи?
— Хорошо, Юсуф-агай, очень хорошо! Мы баит про одного партизана-разведчика записали. Шарафом звали его. И даже письмо Блюхера нашли. И про мальчика-героя узнали, про Зината Сайфуллина.
— Про Зината, говоришь? Так для этого не надо было вовсе трогаться с места! Про Зината я сам три ночи подряд вам рассказывать могу.
— Как?! Вы знали Зината Сайфуллина?
— А чему тут удивляться? Я ведь все время вам говорил, что мы, тальгашлинцы, и сами с усами! Ну, да уж ладно, раз вы все равно меня, старика, не послушали, так плавайте себе на здоровье!
Пионеры и плотогоны вместе развели костер, ребята сварили суп из концентрата, картошку, вскипятили чай, угостили всем этим плотогонов. Те не остались в долгу и раздали всем следопытам печенье и пряники, закупленные на лесопристани Кирзя.
Плотогоны рассказали, что идут со своими плотами до Павловска, на строительство
— Юсуф-агай, расскажите, пожалуйста, о гражданской войне, — попросил Иршат, раскрывая «Партизанскую книгу».
— А ты записывать будешь? — усмехнулся Юсуф.
— Да.
— Так лучше дома запишешь.
— Нет, нет! — начали просить ребята. — Сейчас, сейчас!
— Ну, сейчас так сейчас, — согласился Юсуф. — Слушайте. Я расскажу вам о Зинате не так, как другие, а как рассказывает человек, который видел его, как вот вас. Откуда он был родом, не помню. Вроде бы из Атлыкаева.
Старый Юсуф закурил, и на лице его появилось выражение торжественности и важности.
— Значит, в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году дело-то было. В июле или в августе. Пятнадцать тогда мне сровнялось. Слух прошел, будто бы Блюхер где-то недалеко со своими партизанами ходит. Уфу вроде бы взять намеревается. Собираются, значит, мужики и разговор ведут, совет держат: что делать, как быть, как Блюхеру пособить. И тут, на счастье, человек появляется толковый — Шараф Урмантаев. Он тоже из этих, наших краев родом. Воротился он тогда со службы солдатской, там, говорят, с людьми учеными встречался, ума-разума набирался. Сколотил Шараф отряд из наших жителей. Человек двадцать, то ли двадцать пять. Взрослых, конечно, а нас, ребят, не брали ни в какую. А нам-то ведь тоже с врагами Советской власти повоевать хотелось. Родители мои к тому времени умерли, так что плакать по мне некому было, вот я и пошел. Ну, по пути еще одного такого, как я, подцепил, Зината. Тоже, значит, в армию идет. Был в ауле Каран-Елга у тетки, что ли. Ну, а от тетки легче, чем от родителей, уйти. Сказал ей, дескать, домой вернуться хочу, ну, и поминай как звали. Являемся это мы, значит, к партизанам, командиру отряда прямо так и говорим: «Дайте нам оружие, поскольку хотим воевать». — «Пожалуйста, — говорит командир, — оружия у нас пруд пруди, а такие молодцы, как вы, для нас любого оружия важнее!» Дали нам сразу по винтовке боевой и, стало быть, с ходу в сражение отправили.
Юлай толкнул Иршата локтем: что такое мелет старик, ведь полковник Лапин совсем по-другому рассказывал. Но мальчишки пожалели старика и промолчали.
— Постойте, Юсуф-агай, постойте! — спохватилась Нафиса. — Так ведь с Зинатом другой мальчик был!
— Как другой? Я был!
— А нам говорили, что другой.
— Кто же это вам говорил? Он там не был, а я был!
— Ну ладно, ребята, — вмешалась в разговор Фатима. — Послушаем сначала, а уточнять будем потом.
— Приняли нас, как гостей дорогих, — немного успокоившись, снова заговорил Юсуф. — Кругом пальба, стрельба, ба-ба-ба! Тра-та-та, тра-та-та! Ну, я тоже как пальну! Раз, другой, третий! Кричу Зинату: «Давай, Зинат, и ты стреляй!» Тут меня самого ранило. Вот сюда, в левое плечо.
И, расстегнув рубаху, Юсуф показал на своем загорелом теле след старой пули.
— Хвастает старикан, — шепнул Юлай Иршату.
— И долго вы в госпитале пробыли? — спросил Иршат.
— Нет, недолго.
— А что делал Зинат, пока вы были там?
— Зинат? Он ждал меня. Без меня в бой идти не хотел. Подружились мы с ним, вот ведь в чем дело-то!
— А кроме вас двоих, ребят больше не было?
Юсуф обиженно посмотрел на Иршата: что, мол, он ему, старику, допрос устраивает.