Тайна Катыни, или Злобный выстрел в Россию
Шрифт:
«…самым неудачным временем для начала восстания было именно то, в какое оно началось. Как будто руководители восстания нарочно выбрали время, чтобы потерпеть поражение… Да, Варшава была рядом — мы вели тяжелые бои на подступах к Праге. Но каждый шаг давался с трудом».
Крайне нелицеприятные оценки организаторам Варшавского восстания дал генерал В. Андерс, находившийся в то время со своим корпусом в Италии. Сегодня они практически недоступны широкому читателю, не только российскому, но и польскому. Однако, благодаря
В. Андерс последовательно и решительно высказывался против восстания в Варшаве. 3 августа 1944 г. в депеше начальнику штаба верховного главнокомандующего он писал:
«Я лично считаю решение командующего АК (о начале восстания) несчастьем».
10 августа 1944 г. Андерс радировал верховному главнокомандующему Соснковскому:
«Безгранично восхищены героизмом столицы. Все наши боевые действия кажутся нам бледными по сравнению с такой самоотверженностью. До глубины души потрясены трагедией жителей Варшавы и всей страны — и, к сожалению, ничем не можем помочь. Наши сердца обливаются кровью при мысли о страшных жертвах и мучениях жителей Варшавы — и то же самое грозит всему польскому народу. Вместе с тем мы не можем понять, что повлияло на решение командующего АК начать восстание».
31 августа 1944 г. Андерс дал этому решению еще более жесткую оценку: «Начало восстания в Варшаве в нынешней ситуации было не только глупостью, но и явным преступлением». В этой связи он считал, что «генерал Кемеровский и ряд других лиц» должны предстать перед судом (Jan М. Ciechanowski, «Powstanie Warszawskie. Zarys podloza politycznego i dyplomatycznego», Pultusk, 2004. Janusz Kazimierz Zawodny, «Uczestnicy i swiadkowie Powstania Warszawskiego. Wywiady», Warszawa, 2004. «Anders wobec Powstania», kwartalnik «Karta», Nr 42, 2004.).
К сожалению, сегодня большинство в Польше забыли об этом и предпочитают обвинять в трагедии Варшавского восстания только советское руководство, забывая о том, что позицию Кремля во многом определяла антисоветская политика лондонского правительства и руководства Армии Крайовой.
За год до восстания, 14 октября 1943 г., Бур-Коморовский на заседании КРП (польского политического представительства) при рассмотрении вопроса о возможности польского восстания на оккупированной территории цинично заявил:
«Мы не можем допустить до восстания в то время, когда Германия все еще держит Восточный фронт и защищает нас с той стороны. В данном случае ослабление Германии как раз не в наших интересах. Кроме того, я вижу угрозу в лице России… Чем дальше находится русская армия, тем лучше для нас. Из этого вытекает логическое заключение, что мы не можем вызвать восстание против Германии до тех пор, пока она держит русский фронт и тем самым и русских вдали от нас».
Антисоветскую политику руководства Армии Крайовой и, соответственно, лондонского эмигрантского правительства в августе 1944 г. подтвердил приказ генерала Бур-Коморовского, распространяемый АКовцами в Варшаве во время восстания.
«…Поляки, решительный момент нашей героической борьбы потребует от всех непоколебимой веры в победу, готовности к жертвам во имя нации и дисциплины перед руководством. Провозглашаю следующий приказ:
Большевики
К борьбе с Советами!
Да здравствует свободная Польша!
В августе 1944 г. Сталин дважды в Москве встречался с главой эмигрантского польского правительства премьер-министром С. Миколайчиком. Первый разговор со Сталиным польский премьер-министр начал с вопроса о будущем освобожденных областей Польши и о восточной границе с СССР. Это крайне актуальные для Советского Союза вопросы, а Миколайчик вел себя так, будто польская армия громила нацистов и освобождала Польшу. Польское руководство всегда вело себя так, как если бы Россия была должна ей, а не наоборот. Варшавское восстание стало жертвой этого подхода.
Самое время было бы пану Миколайчику услышать британского премьера Черчилля, который в своей телеграмме британскому МИДу так оценил роль СССР в судьбе Польши:
«Без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать… Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас».
Черчилль на месте Сталина вообще не тратил бы время на беседу с Миколайчиком. Он просто поставил бы его перед фактом. О его отношении к слабым партнерам красноречиво свидетельствует отношение к генералу де Голлю, который был вынужден во время войны обосноваться в Лондоне. Черчилль давал указания не предоставлять де Голлю оперативной информации относительно положения на фронте, препятствовал его вылету в Африку и т. д.
Поражение в 1939 г. ничему не научило польское руководство. Оно по-прежнему требовало к себе особого отношения. Миколайчик, вероятно, будучи уверен в успехе восстания, заявил Сталину, что намерен вернуться в Варшаву и создать там правительство. На что Сталин заметил, что Варшава пока что в немецких руках. Миколайчик ответил: «Варшава будет освобождена». Сталин согласился: «Дай Бог, чтобы было так». И только в конце разговора Миколайчик заговорил о помощи Варшавскому восстанию.
Существует мнение, что единственной и основной причиной «пассивности» Красной армии на подступах к Варшаве явилось то, что:
«…Миколайчик отказался слить свое правительство с просоветским Польским комитетом национального освобождения, а Сталину прозападное польское правительство было совершенно не нужно».
Естественно, глава СССР не мог согласиться с недружественно настроенным польским правительством, которое пришло бы к власти, благодаря военным успехам и жертвам Красной Армии. Вот что по этому поводу писал в своих воспоминаниях Черчилль: