Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю
Шрифт:
Сейчас Ромка шагает вместе с Пятрасом на корабельное кладбище. Работы там хватит на несколько дней. Нужно обследовать все суда и записать, с какого и что следует снимать. Чтобы потом дать задания пионерским бригадам.
С Гражиной они не встречались с того момента, когда после Большого сбора Ромка бросился в темноту на розыски одного из незнакомцев с кладбища. Того самого, у которого тонкий голос. Долго проблуждал тогда Ромка по поселку. Но напрасно. Незнакомец словно под землю провалился…
Говоря честно, Гражина правильно его критиковала. Правда, то, что бюрократом обозвала,
Эх! Сейчас Ромке так нужны надежные помощники, а она нос задирает. И тайна корабельного кладбища — по-прежнему тайна. Он обыскал все побережье у поселка — никаких следов. «Звездочка» будто в подводную лодку превратилась. Гражина, наверно, тоже не сидит без дела. Ищет. Но, конечно, не нашла. Иначе бы сказала.
Пятрас вот никак не может понять, зачем это они с Ромкой целых два дня ходили вдоль моря, заглядывая во все бухточки. Ведь он ничего не знает о тайне корабельного кладбища. Сказать ему — значит нарушить клятву. Нет! Ромка ни за что не пойдет на это. Отговорился тем, что нужно еще раз проверить, нет ли на берегу какого-либо металла.
— Ты какие-нибудь тайны знаешь? — спрашивает он друга, идущего рядом.
— У-у! Страх сколько! — оживляется Пятрас. — Почему, к примеру, сходит бородавка, если обвязать ее ниткой, а потом закопать эту нитку в сыром месте?
— Сам пробовал?
— Нет, верный человек говорил…
— Еще знаешь?
— Почему, сколько раз прокукует кукушка, столько лет и жить тебе положено?
— Проверял?
— Нет, верный человек говорил…
— Чепуховские твои тайны! Ученые такими не занимаются… Бабушкины сказки!
— Может, и бабушкины, — охотно соглашается Пятрас. Парень он покладистый, и спорить с ним неинтересно.
От дома Пятраса они свернули в дюны и идут теперь по песчаным холмам, то поднимаясь на два-три десятка метров вверх, то ныряя в сыпучие ущелья. С вершин море кажется больше, горизонт отодвигается, и становятся видны крошечные прямоугольнички судов, бегущих по каким-то своим делам.
В ущельях моря не видно совсем. Зато солнце палит не хуже, чем в пустыне. Дюны и солнце. Сахара. Загорать тут — мечта. Только умеючи. Не то спина вздувается пузырями и облазит бесчисленное количество раз.
Они поднимаются на последнюю перед корабельным кладбищем дюну. Море прорвало тут песчаные гряды. Прорвало и ринулось на сушу. Дюна, на которой стояли сейчас мальчишки, очутилась на полуострове. С одной стороны — море, с другой — горло бухты, с третьей — сама бухта.
— Порт! Правда, порт? — восклицает Пятрас. Действительно, бухта не похожа отсюда на кладбище. Ну, точь-в-точь рыбный порт в Клайпеде. Суда в нем тоже стоят так плотно, что у берега совсем не видно воды…
Первым у входа в бухту приткнулся к берегу широченный колесный пароход. Ромка помнит, как привел его прошлой весной на кладбище «Сатурн». В Клайпедском порту этот буксир прозвали могильщиком. Уж такие доставались ему задания. То тащит
Этот самый «Сатурн» и доставил пароход к месту вечного отдыха. Из пароходной трубы еще валил дым. Но машины его молчали. И уже никакие силы не могли привести их в действие. А корпус судна не мог больше сопротивляться напору воды.
Годы доконали пароход, который многим казался вечным. Плавал он по Неману. Плавал невероятное количество лет. Построили его то ли в 1900, то ли даже в 1890 году. Высокая тонкая труба, огромные колеса. Команда доставила его на кладбище щеголем. Пароход блестел, словно пришла к нему вторая молодость.
На мостике стоял капитан. Тоже совсем старенький. Ромка видел, что он все время утирает слезы. Команда парохода возвратилась в Клайпеду на «Сатурне». А старенький капитан еще долго бродил по поселку, рассказывая рыбакам, что будь его власть, пароход попал бы в музей, а не на кладбище. Капитан загибал пальцы и считал: «В Февральской революции участвовали. Это раз. И Октябрьская без нас не обошлась. Это два. В гражданскую войну хорошо послужили. Это три. Листовки антиправительственные в буржуазной Литве перевозили. Это четыре. Партизаны в Великую Отечественную на нас не в обиде. Это пять…»
С тех пор прошел год. За это время потускнела и облезла краска, проникла вода в трюмы, полопались доски пароходной палубы. Под ударами ветра не устояли стекла рубки. Мальчики внимательно осматривали мертвый пароход.
Пятрас едва успевал заносить в толстую тетрадь Ромкины слова:
— Машина, котел, клюзы, трапы, дверцы кают команды, труба, — перечислял начальник штаба, что можно будет снять с парохода и пустить в переплавку.
— Страх! — радовался Пятрас. — Уйма металла!
— Я ж говорил! — Лицо у Ромки стало таким, что Пятрасу вдруг захотелось обругать его. Но он решил, что Ромас, пожалуй, имеет право немного позадаваться. И пусть себе задается, зато дело какое заворачивается.
С парохода перебрались на длинную баржу. На ее корме возвышалась довольно солидная надстройка.
— «ДБ-127», — читает Пятрас. — Непонятно.
— Проще простого, — Ромка недаром провел столько времени на кладбище. Дядя Юозас был большим знатоком историй старых судов и частенько рассказывал их мальчику.
— Десантная баржа № 127. Сокращенно — ДБ-127.
— Как просто!
— «Все великое просто», — приводит Ромка строчку, вычитанную в книге. Спрашивать его, в какой именно, — бесполезно. Он наверняка не помнит.
Пятрас давно уже подозревает, что Ромка не читает, а просматривает книги, задерживаясь только на самых интересных местах. Иначе он не может даже приблизительно представить, как успел Ромка прочесть такое великое множество книг. Ведь фамилии авторов тоже не держатся у него в голове.
Зато поднимите его ночью, и он сразу вспомнит текст записки, выловленной в океане героями «Дети капитана Гранта», или название брига, на котором д’Артаньян возвращался из Англии во Францию, выполнив поручение королевы.