Тайна «Коварной русалки»

Устинова Анна Вячеславовна

– Ну ни фига себе у Степаныча трусики, – тихо прыснула Настя.

– Это не трусики, а целое монументальное сооружение, – подхватила Маша.

Степаныч, войдя в воду, вдруг резко нырнул.

– Чего это он? – изумился Димка.

– Наверное, зажарился, – предположила Настя.

– Сейчас вынырнет – увидим, – сказала Маша.

Но сторож не выныривал.

– Слушайте, а вдруг он утонул? – заволновался Петька.

– Нет. Вот он, – заметил Димка голову Степаныча.

Степаныч и впрямь вынырнул

немного правее и, отдышавшись, вновь ушел под воду.

– Кажется, он что-то ищет, – дошло до Петьки.

– Чего там найдешь? – пожал плечами Димка.

– Но Тяпа же при нем сказал, что там на дне картинная галерея! – звонко расхохоталась Настя. – А Степаныч очень уважает Тяпу. Вот и решил теперь поискать.

– А если серьезно, – разгадал Петька ход мыслей бывшего заслуженного работника органов правопорядка, – то Степаныч, по-видимому, выловив кусок рамы, решил: где она, там и картина.

– А может, действительно так и есть? – заволновалась Настя.

– Тогда считайте, мы это дело проиграли, – мигом откликнулся Петька.

– Это уж точно, – был с ним согласен Димка. – Степаныч теперь не успокоится, пока не облазит все дно этого пруда.

– Только вы мне уж поверьте, – заговорщицки подмигнул друзьям Петька. – Во-первых, я почему-то почти уверен, что картины на дне пруда нет. Иначе зачем бы жуликам оставлять поблизости обломки рамы. А, во-вторых, даже если она там и есть, Степанычу ее ни за что не найти.

– Это еще почему? – удивились друзья.

– Потому, что он никогда ничего не находит даже на суше, – хранил полную невозмутимость Петька.

Степаныч, судя по все учащающимся ныркам, придерживался противоположного мнения. Голова его удалялась все дальше от ребят.

– Сейчас прочешет дно вдоль берегов, потом уйдет на глубину, – мрачно прокомментировал действия сторожа Димка.

– Пошли обедать, – посмотрела на часы Маша. – Уже почти три.

– Действительно, пора! – спохватились остальные.

– А ничего, что мы тут его одного оставим? – поглядела Настя на вынырнувшего в очередной раз Степаныча. – Вдруг он все-таки утонет.

– Такие, – выразительно произнес Димка, – не тонут.

И он первым направился к дамбе.

Дойдя до поселка, ребята разошлись по дачам. Они решили, что после обеда сразу наведаются к Ниночке и покажут ей обломок рамы. Кроме того, в библиотеку обещал приехать Шмельков, у которого тоже могли быть какие-то новости.

Ровно в четыре вся компания вошла в библиотеку.

– Вот, Ниночка, погляди, – протянул ей Петька обломок рамы.

Едва глянув, библиотекарша вскрикнула:

– Где вы это нашли?

– Возле пруда, – объяснил Петька.

– Ты лучше, Ниночка, скажи, этот обломок от той рамы или нет, – потребовал Димка.

– Конечно, от той, – кивнула Ниночка. – Или, во всяком

случае, очень похожей.

– Посмотри внимательней, – попросил Димка.

– Ну, на все сто процентов я не уверена, но…

Договорить Ниночка не успела. В читальный зал с громкими криками «Свушайте! Свушайте!» влетел Павел Потапович.

– «Утопвенник» наш очнувся! – сообщил он. – Но ничего не помнит! У него повная амнезия! Вгачи говогят, его кто-то ужасно напугав!

Глава III УРАВНЕНИЕ СО ВСЕМИ НЕИЗВЕСТНЫМИ

– Как амнезия? Кто напугал? – накинулись на почтенного академика с расспросами Ниночка и ребята.

– Вы мне сперва скажите, что такое амнезия? – потребовал Димка.

– В школе, Димочка, нужно лучше учиться, – фыркнула Маша.

– Мы в школе этого не проходили, – огрызнулся брат.

– Амнезия, моводой чевовек, это потегя памяти, – прокартавил Павел Потапович. – И вообще, мне стганно, что внук таких интеввигентных вюдей, как покойный Дмитрий Авександгович Сегебгяков и ныне здгавствующая Анна Константиновна, не знает самых эвементагных свов!

– Мне тоже многое странно, – набычился Димка.

– Лучше заткнись и слушай, – наградила его тумаком в бок сестра.

– Павел Потапович, что там с нашим пострадавшим? – торопливо осведомился Петька.

– Пострадавший совсем ничего не помнит! – всплеснул пухлыми ручками почтенный академик. – Кгоме своего имени и фамивии, – внес ясность он. – А на фига нам его фамивия, – кокетливо подмигнул Павел Потапович хорошенькой Ниночке, – когда у него в шогтах нашви водитевь-ские пгава, а там, естественно, есть его фамивия, имя и отчество!

– Какие права? В каких шортах? – вбежал вдруг в библиотеку запыхавшийся Степаныч. – Пострадавший же был раздет.

– Не газдет, а одет, – заспорил действительный член множества академий мира. – В шогты и майку!

– Ошибаетесь, Павел Потапович, – стоял на своем бывший заслуженный работник органов правопорядка.

– Нет, это вы, вюбезнейший, ошибаетесь! – капризно топнул ногой Павел Потапович. – Между прочим, именно мы с Тяпочкой нашви пострадавшего, и мне виднее, газдет он быв иви одет! А память у меня, между прочим, зашибись!

– Папа, а почему у тебя голова мокрая? – спросила Ниночка у Степаныча. – Ты что, купался?

– Можно и так сказать, – сурово проговорил бывший заслуженный работник органов правопорядка. – Но это сейчас неважно. Вы все-таки, Павел Потапович, ошибаетесь, – продолжал он спор с академиком. – Пострадавший был в одних мокрых трусах. А одежда его была мной лично на берегу обнаружена. И брюки, и рубашка, и ботинки, и майка, и даже носки.

– Непгавда! – охватило еще большее возмущение почтенного академика. – На посгадавшем быви майка и шогты!