Тайна Кукурузы

Я сидел за рабочим столом и битый час разглядывал нервную ткань мышей, уткнувшись в экран огромного электронного микроскопа. Солнце ярко освещало белый стол и нагревало черный металлический фокусный винт, который я безустанно крутил. Приходилось настраивать вручную, так как автофокус сломался в прошлом месяце, а я никак не мог отдать единственный микроскоп в ремонт. На чем тогда буду работать? Я не могу остановить исследование даже на сутки! Через две недели надо предоставить отчет, а у нас до сих пор нет ни одной рабочей модели.

Солнечные зайчики раздражающе

отскакивали от стеклянных пробирок мне в лицо. Рядом с микроскопом стояла литровая колба, наполненная до краев водным экстрактом кукурузных рыльцев, а через неё радугой преломлялся свет.

В научно-исследовательском институте было тихо – все ушли обедать. Едва слышно посапывала моя ассистентка Илона: она спала, лежа щекой на рабочем столе, прямо на бумагах с расчетами. Копна черных волос закрывала её смуглое круглое лицо, измученное недосыпом и преподавательскими переработками. При первом взгляде не подумаешь, что она уважаемый доцент и любимица студентов.

В открытое окно ворвался свежий апрельский ветер. Он ласково колыхнул мои отросшие волосы, свисающие сальными сосульками. С улицы доносился детский смех, шум города, запах первых весенних костров – за окном кипела жизнь. Я отвлёкся от микроскопа и пошел закрыть окно, но застыл, потянувшись за ручкой… Меня внезапно накрыла волна отчаяния. Грудь сдавило ремнями паники, руки затряслись, а зубы крепко сжались. Я начал глубоко дышать и медленно размышлять:

«Надо успокоиться. Это лишь эмоции. Что меня беспокоит? Неудача? Если бы я боялся неудач, то никогда бы не стал ученым. И это не гордость, нет. Сколько раз мне не верили! Сколько раз коллеги, руководители и начальники смеялись над моими идеями, но я всё равно шел вперед.»

Но страх лишь разрастался и крепчал, наполняя меня, как бездонную бочку.

«Ну что ты устроил?! Хватит! Надо работать!»

Злость бушевала в груди, раскочегарив сердце до бешеного ритма: хотелось разнести всю лабораторию. Казалось, что рассудок покинул меня. Сжав кулаки так сильно, что ногти вонзились в ладони, я громко стукнул по подоконнику.

– Доктор Моис, что такое? – встревоженно спросила Илона, приподняв голову. К ее щеке прилип лист с отчетом.

– Все нормально, отдыхай, – сказал я как можно четче и жизнерадостнее.

И тут меня осенило! Я понял, в чем причина моих чувств:

«Опять! Это случилось опять! Новая комбинация не сработала. Мы получили препарат со стопроцентной летальностью: минус десять драгоценных мышей за пять минут.

Наверное, я поставил слишком высокую планку. У меня осталось всего два месяца… Мы и так круглосуточно работаем, пытаясь вырастить миелиновую оболочку. Но всё мимо. Всё! Ни одна теория не подтвердилась, опыты проваливались – многолетнее исследование зашло в тупик. Самое смешное, что до сегодняшнего утра я не замечал всего этого, я настойчиво шел вперед. Как же я ошибался. Природа оказалась неподвластна мне… Кто я такой, чтобы тягаться с миллионами лет эволюции? Обычный человечишка, ограниченный своими биохимическими и физическими процессами…»

Стало противно от себя, от работы, от всей

своей пустой жизни… Я никогда не испытывал такого отвращения.

Мне захотелось сбежать из лаборатории. Я спустился в раздевалку, скинул длинный белый халат в «грязную» корзину, переоделся в давно нестиранный свитер и пошел прочь из НИИ.

Весна во всю ликовала и цвела. Снег растаял даже в тени зданий, а на клумбах пестрели нежные лютики и нарциссы. Но я не смотрел на цветы, не видел чистого лазурного неба и даже не понимал, куда меня несут ноги. Всего меня поглотило жгучее и горькое разочарование. Мысли в голове рассыпались словно бусины из порванной нити:

«Как создать миелин? Почему процесс невозможен? Почему всё становится только хуже? Это какой-то порочный круг: мыши умирают, нервные клетки гибнут, остатки миелина раскручиваются. А я… А я полный осел. Не могу разгадать эту загадку! И вряд ли разгадаю…»

Неожиданно я вышел на набережную. Передо мной открылся красивый вид: бесконечное небо, аллея, залитая светом, люди, наслаждающиеся воскресеньем и весной.

Широкая мутная зеленая река сильно поднялась, затопив берега с ивняком, в небе летали беспокойные речные чайки, а на парапете сидели грязные воробьи, весело чирикая между собой. Солнце ярко светило. С реки доносился свежий ветер.

Я глубоко выдохнул, сел на ближайшую скамейку, прикрыл уставшие глаза и начал проваливаться в сон.

– Извините, можно я присяду? – раздался мелодичный женский голос.

От неожиданности я вздрогнул и открыл глаза. Передо мной стояла девушка, заслоняя собой солнце.

– Просто там всё занято, я подумала…

– Садитесь, что спрашиваете, – недружелюбно сказал я, надеясь, что она уйдет.

Девушка молча села на другой конец скамьи и достала карманный сборник молитв Всематери (я знал эту маленькую зеленую книжку, потому что у Илоны был такой, она часто обращалась к его текстам).

Мне показалось, что ко мне присела студентка, работающая по ночам на каком-нибудь предприятии. Вид у нее был старомодный, неопрятный. Ветер трепал пшеничные волосы, причудливым образом собранные на затылке. Бледное лицо выглядело измученным, а под тусклыми глазами чернели следы бессонных ночей.

Я попытался отвлечься от нее, рассматривал чаек и воробьев, но снова и снова возвращался к ее фигуре. Почему-то меня интересовали ее ботинки со сбитыми носами, подол пыльного синего платья, заношенное мужское пальто старого кроя. Что-то тянуло меня к ней, хотелось завести разговор.

Вдруг девушка резко убрала книгу в сторону и достала из сумки прозрачный пакетик с семечками и крошками. Она набрала горсть и широким жестом кинула смесь подле скамьи. Все воробьи и голуби, находившиеся поблизости, слетелись к нам. Птицы жадно клевали еду, постоянно чирикая и крича друг на друга. Наглые жирные голуби отгоняли слабых, а мелкие воробьи сновали туда-сюда, склёвывая остатки. Девушка улыбалась, будто первый раз видела, как птицы едят. Я был в полном замешательстве.

– Птицы вам не по душе. Почему? – спросила она, подкидывая крошки.