Тайна лабиринта. Как была прочитана забытая письменность
Шрифт:
В Афинах чета навестила Шлимана. В свои шестьдесят с небольшим лет Шлиман жил с молодой женой-гречанкой в роскоши, окруженный великолепными трофеями. Он попотчевал Эвансов рассказами о раскопках и показал некоторые находки, в том числе золотые украшения и маленькие геммы каплевидной формы с натуралистическими рисунками. В следующие пять месяцев, проведенных в Греции, Эванс влюбился в микенскую культуру.
Викторианцы, как правило, отсчитывали начало греческой истории от 776 года до н. э. – первой известной даты Олимпийских игр. Греческий алфавит, незадолго до того позаимствованный у финикийцев, обусловил рождение письменной культуры, а с ней
Поэмы Гомера передавались из уст в уста: ведь алфавита у греков еще не было. Тем не менее, как замечает Чедуик, Гомер пел о письменности:
Гомер упоминает о переданном письме (по иронии, содержащем приказ убить самого гонца, [юношу Беллерофонта]), причем отзывается о письменности как о чем-то удивительном, почти волшебном. Она стала к тому времени не более чем следами памяти. Но некоторые представления о микенской цивилизации могли дойти до Гомера через “темные века”, и традиция стихосложения вернулась бы в микенские дворцы.
Ученые XIX века считали рассказы Гомера о событиях бронзового века фантазией, а блестящую цивилизацию классического периода – возникшей из ниоткуда.
В отличие от большинства историков, Артур Эванс с детства верил в древность. Когда ему было 8 лет, отец с двумя коллегами нашел орудия каменного века в долине реки Сомма во Франции. Как писал Джозеф Александр Макгилливрей в биографии Эванса “Минотавр”, они помогли доказать религиозному и научному сообществу, что “человеческие существа живут на земле гораздо дольше, чем допускает церковь”. Став старше, Артур часто сопровождал отца в экспедициях. А когда он учился в Германии, то сам организовал раскопки римского поселения в Трире.
Идея возникшей ниоткуда классической Греции казалась Эвансу абсурдной. Греческая цивилизация, как и любая другая, возникла не из вакуума, и открытие Шлиманом Микен лишь укрепило его в этой мысли. Вернувшись в Оксфорд, он стал размышлять о Микенах и их возможном влиянии на классическую Грецию.
Раскопки Шлимана указывали на преуспеяние Микен в бронзовом веке. Там имелись высокое искусство и впечатляющая архитектура. Тем не менее казалось, что микенцы не знали письменности. “Такой вывод, – заявил Эванс, – я не мог принять”.
Кто такие микенцы, откуда они пришли? На каком языке говорили? Золото и драгоценности, найденные Шлиманом, могли кое-что рассказать о быте микенцев, но все же эти сокровища оставались немыми. Эванс знал, что без письменных источников дальнейшее изучение Микен невозможно. Позднее он написал: “Открытия Шлимана доказывают настолько высокий уровень развития доисторической цивилизации в бассейне Эгейского моря, что, если бы там не было письменности, в объяснении нуждался бы сам факт ее отсутствия”. Эванс решил
Тем временем в Оксфорде Эванс был занят тем, что превращал Музей им. Эшмола из кунсткамеры в собрание мирового класса. Кураторство предполагало частые поездки, и он проводил много времени за границей, рыская по Европе в поисках предметов для музейной коллекции. Кроме того, Эванс, присматривавший дом для себя и Маргарет, купил 60 акров земли на холме на окраине Оксфорда. Это место, откуда открывался великолепный вид, он очень любил еще со времен студенчества. Там Эванс построит дом, который назовет Юлбери (как писала Горвиц – по “старинному названию вересковой пустоши, лежащей ниже”).
Эванс торопился: в 1890 году у Маргарет нашли туберкулез, и он надеялся, что чистый воздух Оксфордшира поможет ей выздороветь. Увы, Маргарет не дожила до окончания стройки. В марте 1893 года, после 15 лет замужества, она умерла, оставив Артура Эванса вдовцом в 41 год. “Остаток жизни он писал на бумаге с черной рамкой, – сообщает Горвиц, – и даже небрежно написанные заметки были обрамлены черным”. Монструозный Юлбери был готов в следующем году, и Эванс поселился там в одиночестве.
Еще до смерти жены Эванс задумывался о микенской письменности. В феврале 1893 года он ездил в Афины, где осматривал пыльные сокровища антикварных лавок. Там он нашел маленькие камни с отверстием для ношения в форме призмы с тремя и четырьмя гранями, многие из полудрагоценных камней (красная или зеленая яшма, сердолик, аметист). Эванс писал, что на камнях были вырезаны “ряды замечательных символов”. Эти иероглифические изображения людей, животных и предметов “не копировали египетские”:
Эти печати для глины или воска в древности служили средством маркировки собственности. Они напомнили Эвансу показанные Шлиманом геммы каплевидной формы, найденные в Микенах, также имевшие отверстие для ношения и с вырезанными символами. (Геммы Шлимана, однако, оказались декоративными.)
В Афинах Эванс купил столько печатей и гемм, сколько сумел найти. Он расспрашивал продавцов, откуда привезены эти предметы. Ответ всякий раз звучал один: “С Крита”.
Сегодня Крит кажется естественным продолжением материковой Греции. На самом деле он не был частью греческого государства до 1913 года. Самый большой из греческих островов, лежащий почти посередине между Европой, Азией и Северной Африкой, Крит веками служил удобным перевалочным пунктом для мореплавателей. Во времена Эванса археологи уже выяснили, что первые известные обитатели острова не имели отношения к грекам, позднее заселившим материк. “Сами греки признавали, – пишет Эванс, – что коренные критяне были «варварами», негреками”.
С Критом торговали, на остров вторгались, его заселяли, колонизировали, снова заселяли и снова колонизировали. К 1900 году, когда Эванс начал раскопки, население Крита представляло собой клубок этнических, языковых и культурных нитей, тянущихся вглубь тысячелетий.
Эванс впервые приехал на Крит в марте 1894 года. Остров принадлежал тогда Османской империи, и почти сразу Эванс невольно стал участником распрей между христианами и мусульманами. 17 марта Эванс сделал запись в дневнике: