Тайна «Libri di Luca»
Шрифт:
Читая первые пять страниц «Франкенштейна», Йон намеренно не допускал никаких отклонений, старательно искал нужный ритм, что позволило ему в результате в полной мере распоряжаться пространством, текстом и собственной энергией. Он экономил свои силы, как бегун перед спуртом, сдерживал свои способности, как спортсмен, готовый в любой момент совершить решающий рывок.
Когда Йон дошел до того места, где описывалось начало охоты крестьян на монстра и его отчаяние, он позволил себе полностью погрузиться в текст, и возникающие картины прояснились, стали красочными и приобрели четкие очертания. На этот раз реальная обстановка, в которой находился Йон, не исчезла в один момент, словно после нажатия на клавишу выключателя. Теперь все происходило
Йон немного добавил чувств, и картины наполнились светом, стали контрастнее, как будто увеличилась выдержка, накал эмоций в рассказе возрос настолько, что они казались уже материальными участниками событий, наподобие второстепенных героев повествования. По мере усиления отчаяния монстра и жажды крови со стороны народа нарастало ощущение ужаса, пронизывающего каждую сцену. Теперь картины существовали уже как бы самостоятельно, независимо от пространства и реального места. Их наполняли эмоции, отраженные на лицах, сменяющихся все быстрее и быстрее по мере учащающейся пульсации, с которой картины возникали. Йон еще увеличил темп, и они закружились в вихре: лица и образы теряли свои очертания, наплывали друг на друга, превращались в бесконечную, извивающуюся спиралью ленту. Цвета вышли из-под контроля, и картины стали выглядеть как негатив. На искаженных гримасами лицах обнажались угольно-черные оскалы зубов, походившие на прожженные в изображении дыры. Зрачки героев сияли белизной, и казалось, что, вращаясь, они оставляют светящийся след на черной сетчатке глаза. Йон в последний раз напрягся и погрузился в водоворот картин.
К его изумлению, внутри водоворота царила полная темнота и было очень тихо.
— Поздравляю, Кампелли!
Голос Ремера вернул Йона к реальности. Он медленно открыл глаза и взглянул на Ремера, стоявшего в нескольких метрах от него с опущенными руками. Из небольших ранок на его лице сочилась кровь, одна щека была черна от сажи.
— Ты установил рекорд, — продолжал он, оглядываясь по сторонам. — Разумеется, не стану отрицать, что кое-каких жертв избежать не удалось, но в общем и целом, должен признаться, все выглядело весьма убедительно.
— Что с Катериной? — хрипло произнес Йон.
— Не волнуйся, далеко ей не уйти, — сказал Ремер.
Йон улыбнулся. Это означало, что из здания ей, по крайней мере, выбраться удалось. Собственное положение Йона не особо волновало — он чувствовал, что не побежден.
— Ну, и сколько же я набрал?
Ремер усмехнулся:
— Точные цифры нам неизвестны. Шкалы тебе оказалось недостаточно, а такого прежде никогда не случалось.
— Рад был доставить вам удовольствие, — саркастически заметил Йон. — Могу я теперь идти?
Ремер снова усмехнулся:
— Да ты ведь только пришел. — Улыбка исчезла с его лица, в настороженном взгляде серых глаз отразилось некое ожидание. — Мы давно уже искали такого человека, как ты, Кампелли. Именно тебе предстоит вывести нас на новый уровень.
Йон покачал головой:
— Ты, видно, сумасшедший. Я никогда не стану вам помогать.
— Не торопись с выводами, — сказал Ремер. — Я убежден: когда ты узнаешь, что именно мы можем тебе предложить, мнение твое изменится.
Йон презрительно фыркнул.
— Кроме того, существуют иные методы, — продолжал Ремер, — без участия твоей подруги. И если ей все же удастся сбежать, мы их применим. — Он вздохнул. — Однако было бы лучше, если бы ты не вынуждал нас к этому. Для тебя будет лучше, если ты по собственной воле перейдешь на нашу сторону.
В том, как Ремер высказал свою угрозу, было нечто настораживающее. Он не
У Йона непроизвольно сжались кулаки. Что бы там Ремер ни прятал в рукаве, он, Йон Кампелли, ни за что не примкнет к тем, кто непосредственно повинен в убийстве его родителей!
— Должен тебя разочаровать, — сквозь стиснутые зубы процедил Йон. — Этого не будет никогда.
Ремер позвал кого-то через открытую дверь, а сам сделал шаг по направлению к Йону.
— Сейчас ты устал, Кампелли, — снисходительным тоном произнес он. — Подожди, вот немного выспишься и совсем по-другому на это взглянешь.
В камеру вошел высокий черноволосый мужчина с выделяющимися на лице непропорционально развитыми челюстями. Он протянул какой-то предмет Ремеру; тот кивнул на свободную руку Йона. Мужчина шагнул к креслу и, прежде чем Йон успел пошевелиться, железной хваткой прижал его руку к подлокотнику. Предмет в руках Ремера оказался шприцем. Ремер подошел к Йону и сделал укол ему в руку, по-прежнему остававшуюся стянутой скотчем.
— Просто ты еще не сумел отдохнуть, — повторил Ремер и улыбнулся.
Йон попытался было сопротивляться действию препарата, однако и вправду был уже настолько измотан, что почти моментально провалился в сонное забытье.
С самых детских лет Йону никогда не снилась его мать, Марианна. Тогда это были сны об утрате. Либо она уезжала на поезде, в который он так и не успевал сесть, либо срывалась в глубокую пропасть, чему он никак не мог воспрепятствовать. В этих кошмарах он и мать всегда бывали только вдвоем, и в итоге она каждый раз его покидала, чаще всего — погибала. Некоторые такие сны он видел еще до ее гибели; они были словно некими предвестниками трагедии. Долгое время Йон даже считал эти сны причиной смерти Марианны — просто из-за того, что они ему снились. Хотя, как правило, после них он просыпался в отчаянии, позже у него возникло ощущение, что в конечном итоге ночные кошмары даже отчасти помогли ему смириться с потерей. Они как будто бы стачивали наиболее острые грани его скорби. В конце концов кошмары прекратились, и с тех пор он никогда не видел во сне мать.
И вот теперь Йон снова увидел ее — вместе с Лукой. Похоже, это был его, Йона, день рождения. Стол был накрыт бумажной скатертью и украшен флажками и воздушными шариками, как во время детского праздника. Вот только в торт было воткнуто слишком много свечей — ни сосчитать, ни тем более задуть их все он не мог. Наконец после того, как некоторое время он безрезультатно пытался сделать это, счастливые родители сжалились над ним и отдали ему свой большой подарок. Тот был упакован в синюю бумагу и перевязан серебряной лентой. Не мешкая, Йон разорвал бумагу. Под верхним слоем оказался второй, красный, а под красным — желтый. Так продолжалось довольно долго. Йон злился, все с большим раздражением срывая каждый последующий слой, а Марианна и Лука между тем с энтузиазмом приветствовали его продвижение к цели. В тот момент, когда он уже готов был сдаться, показался последний слой. Вокруг Йона высились вороха рваной бумаги, из-за которых родителей уже совсем не было видно. Правда, прислушавшись, он все еще мог услышать их ободряющие возгласы, однако они звучали приглушенно, как будто из-под толстого покрывала. Подарок был туго завернут, и когда Йон сорвал наконец бумагу, оказалось, что в руках у него книга.
Это был «Дон Кихот».
Снились ему и другие сны, однако они были бессвязными и какими-то размытыми. Несколько раз он видел самого себя, лежащего на больничной койке, в окружении разных людей. Иногда среди них он видел Катерину, иногда — Иверсена и Ремера, или же возле его кровати стояли совсем незнакомые ему люди. В одном из снов он нырял под воду без специального снаряжения. По мере погружения вода все сильнее стискивала его голову, и ему казалось, что еще немного, и череп его треснет. В конце концов он потерял сознание и камнем пошел ко дну.