Тайна любви
Шрифт:
— Я могу тебя представить, я знаком…
— Белавин, схимник, анахорет… pater-familias… — с хохотом в этот самый момент обратилась к графу Владимиру молодая женщина. — Какая судьба занесла вас в это место греха и соблазна?
— Вот моя судьба… — указал Белавин на своего друга. — Позвольте представить, князь Адуев…
Он назвал фамилию известной танцовщицы.
Молодая женщина с приветливой улыбкой протянула руку князю.
Тот положительно обомлел от восторга.
— Вы одни? — обратился
— Вообразите, моя старая развалина назначил мне здесь свидание, а затем просит извинения… У него заболела супруга… Каково! Поплатится мне он…
— Дай Бог здоровья его супруге… И да погибнет он сам… И вы уезжаете?
— Как видите.
— А разве мы не можем вдвоем заменить одну развалину?
— Это зависит…
— От вас.
Маруся не заставила себя долго уговаривать, и вскоре один из уютных кабинетов этого лучшего ресторана Петербурга огласился ее серебристым смехом.
Вкусный обед, политый обильно вином, прошел оживленно, хотя граф Белавин ощутил неприятное чувство. Приехавший с волжских палестин, князь Адуев оказался более в курсе светской и полусветской жизни Петербурга, нежели он — истый петербуржец.
Маруся несколько раз поднимала его за это даже на смех.
— Да что ты, с луны что ли свалился… — со смехом говорила она.
Они возобновили старинный брудершафт.
— Неужели это женитьба сделала меня таким смешным, отсталым от жизни… — думал граф. — Нет, слуга покорный, я хочу жить… При моих средствах…
Он забывал, что это средства его жены.
Маруся лукаво поглядывала на него.
Чутьем падших женщин она угадывала, что граф решился исправиться в желательном для нее смысле.
Князь Адуев окончательно разошелся.
В то время, когда пили кофе и ликеры, а мужчины дымили дорогими «регалиями», у подъезда Контана уже позвякивали бубенчики лихой тройки, за которой было послано князем.
Все трое поехали на острова.
Вечер и часть ночи пролетели незаметно в развеселых кабачках, под звуки цыганских и интернациональных хоров.
Князь Адуев, чересчур налегший на ликеры, окончательно осовел и был сдан с рук на руки швейцару «Европейской» гостиницы, где остановился.
Граф Белавин очутился в будуаре очаровательной Маруси.
Исправление началось.
В то время, когда графа Владимира Петровича потянуло с какой-то неестественной силой в освещенную солнцем нарядную толпу, где его ожидала роковая встреча, графиня Конкордия Васильевна сидела у колыбели своей спящей сном невинности дочери, любуясь ею и мечтая о будущем безоблачном счастье.
Теперь, когда маленькая Кора уже ходила и лепетала, когда ее щечки и губки делались все розовее и розовее, молодая мать, успокоенная за будущее своего ребенка, могла подумать и о своем личном счастье.
Ее
Рождение ребенка сделало ее женщиной.
Она одинаково чувствовала себя способной к настоящей любви и к мужу, и к ребенку.
Жгучее чувство оскорбления, нанесенного ей в роковую ночь у Кюба, не только притупилось, но почти сгладилось, и образ мужа восставал перед ней, окруженный ореолом неведомой ей до сего прелести.
Счастливая мать, она хотела быть счастливой женой.
Она рисовала в своем воображении упоительные картины.
Она видела себя обнимающей своего мужа этими самыми руками, которые он когда-то любил осыпать поцелуями и которыми она так долго не прикасалась к нему.
Он выдерживал ее холодность слишком долго, чтобы она не простила его совершенно.
Ей приходила даже мысль, что она была к нему чересчур строга, что она наказала его несоразмерно вине.
Конкордия Васильевна вступила в этот фазис развития женщины, когда срываемые с нее цветы любви обладают настоящим ароматом.
Она чувствовала это и каждый день готовилась поделиться с мужем этим открытием.
Она заранее предвкушала наслаждение жизнью женщины в полном смысле этого слова, которую до этого времени не знала.
Сегодня решила она одарить мужа теми упоительными ласками, родник которых внезапно открылся и забил горячим ключом из ее сердца.
Эти чистые девственно-сладострастные мечты порой, впрочем, подобно волнам морского прибоя, разбивались о камни возникавшего в ней сомнения.
Как встретит ее муж эти ласки?
Не сочтет ли он их навязчивостью, результатом раскаяния в несправедливой обиде?
Все это говорила в ней ее врожденная гордость.
Но она гнала эти мысли, как гонит теплый ветерок набегающие на светлый горизонт маленькие тучки.
За несколько минут до шести часов, когда обеденный стол блестел серебром и хрусталем, красиво выделявшемся на белоснежной скатерти, и Конкордия Васильевна уже собралась идти в столовую, горничная подала ей на подносе листок бумаги, сложенный вдвое.
На этом листке были небрежно написаны следующие строки:
«Милая Кора. Не жди меня сегодня обедать, я встретил князя Адуева, моего старого друга, который почти силой увлек меня обедать с ним.
Быть может, в другое время Конкордия Васильевна и не обратила бы внимания на неделикатность мужа, приславшего ей уведомление на клочке бумаги, едва сложенной, но предшествовавшее получению этой записки настроение молодой женщины, именно этой запиской разрушенное, взволновало ее более, чем следовало.