Тайна любви
Шрифт:
Перед ним сидела дочь любимой им безумно женщины, несомненно обреченная на скорую смерть.
Девочка была похожа на мать, она была высока для своих лет — видимо рост был болезненный.
Длинные белокурые волосы, светло-голубые глаза, с тем поэтическим таинственным, не от мира сего выражением, придавали ей вид неземного существа.
Она принадлежала и теперь скорее небу, нежели земле.
Это-то впечатление и вынес Караулов.
Он не выказал его
В тот же день вечером, когда маленькая Кора легла спать, графиня Конкордия спросила Федора Дмитриевича голосом, в котором слышалось рыдание:
— Значит нет никаких средств и никакой надежды?
Караулов вздрогнул.
Он не ожидал такого вопроса, или лучше сказать, он не ожидал его в такой категорической форме.
Графиня обратилась к доктору, не поднимая на него глаз.
Он понял, какие сильные страдания она переживала, и счел своею обязанностью ободрить несчастную мать.
Он через силу улыбнулся, постарался придать выражению своего лица спокойствие и начал говорить слова утешения и надежды.
Прямой и откровенный человек, он не умел лгать даже тогда, когда вполне применимо правило, что ложь бывает во спасение.
Он говорил слова, но эти слова не были убедительны.
Графиня Конкордия поняла все.
Она была бесконечно благодарна доктору за нравственную ломку, которую, она видела, он делал над собою, но при этом убедилась, что он не имел ни малейшей надежды.
Таким образом, последняя надежда несчастной матери, надежда на «чудо», которое совершит врач-друг, врач любящий, уже раз спасший ей ее дочь — рухнула.
Болезнь развивалась со страшной силой — конец был близок.
Чахотка в этом возрасте недаром называется скоротечной, она поражает сразу все нежные органы больного и с каждой минутой усиливает свое разрушительное действие.
Недели через две, вечером, несмотря на принятые доктором Карауловым всевозможные средства, с больной сделались сильнейшие приступы лихорадки.
Федор Дмитриевич понял, что это начало конца.
Он ничего не сказал графине, и не от него она узнала об этом.
Бедную девочку как бы осенило свыше откровение о скором окончании ее земных страданий.
Однажды утром, когда, по обыкновению, маленькая Кора поместилась в своем кресле таким образом, чтобы видеть в окно море, она вдруг вскрикнула несколько раз от восторга, точно впервые увидала эту картину.
Графиня подошла к ней, и дочь стала ласкаться к матери и целовать ее.
— Мама, — заговорила она, — ведь в это прекрасное небо, которое
Конкордия Васильевна была не в силах сдержаться.
Слезы брызнули из ее глаз. Она привлекла к себе дочь и прижала ее к наболевшему сердцу.
— Не надо плакать, мама, — снова ласкаясь к матери, начала Кора. — Видишь ты, я не думаю, чтобы можно было бы очень кого-нибудь любить на земле… Так и я, исключая тебя, папы и…
Девочка остановилась, как бы колеблясь, и затем продолжала:
— И доброго Федора Дмитриевича… Мне никого не жаль… Да и относительно вас у меня есть утешение, что я увижусь с вами.
Нечего говорить, что такой разговор был страшно тяжел для несчастной матери, между тем как маленькая Кора задавала вопросы и ждала ответов.
Она, однако, заметила, что ее мать почти обезумела от горя и умолкла, не высказав всего.
В тот же день после обеда Кора около часу молчаливо созерцала то же море и небо.
Эта молчаливая сосредоточенность дочери встревожила графиню.
Она сидела немного сзади Коры и с беспокойством наблюдала за ней.
— О чем ты думаешь, моя дорогая? — ласково спросила графиня.
Девочка повернула к ней свое исхудалое личико.
— Я думаю о том, когда я буду причащаться…
— Великим постом, моя крошка, как и в прошлом году…
Девочка грустно покачала головой.
— Нет, это слишком поздно… Надо раньше…
— Раньше? — упавшим голосом повторила Конкордия Васильевна.
— Да, раньше, в течение этих двух недель…
— Почему же двух недель? — удивилась графиня.
Маленькая девочка протянула к ней ручки.
Конкордия Васильевна подвинулась ближе к дочери и наклонилась к ней.
— Потому, мама, — сказала спокойно Кора, — что через две недели меня не будет с тобой…
Графиня отшатнулась от нее, вся дрожащая, бледная.
— Что ты говоришь?
— Правду, мама, правду…
Конкордия Васильевна заключила свою дочь в объятия и залилась слезами.
— Не плачь, мама, не плачь, мне будет хорошо там, — говорила девочка.
Мать обещала дочери пригласить священника, когда она этого пожелает.
Кора задремала, и графиня Конкордия, позвав прислугу, вышла в залу, где в глубокой задумчивости ходил взад и вперед Федор Дмитриевич Караулов.
Конкордия Васильевна передала ему только что происшедший разговор между ней и ее дочерью.
— Ужели это предчувствие? — с дрожью в голосе спросила она.
Он ответил ей чуть слышно коротким: