Тайна Марухского ледника

Гнеушев Владимир Григорьевич

“Что я могу сейчас написать? Прошло так много лет и многое забылось. Однако хоть что-то я вспомню... Шарип был среднего роста, светловолосый. Его жизнерадостность 9 трудолюбие заражали всех вокруг теми же качествами. Помню, что, когда умер отец Шарипа, все хозяйство свалилось на плечи его матери и на него самого. Кроме Шарипа, у матери было еще четверо детей. Шарип с малых лет работал в колхозе. Семья его очень уважала, младшие всегда слушались. Потом, когда подрос, он начал работать почтальоном и работал им, по-моему, года два.

У Шарипа всегда

было много друзей, уважавших его за веселость и любовь к шутке. Но самым близким другом его был Хамат Халиков. Их всегда видели вместе, и в комсомол они вступили одновременно. Я тоже в то время уже была комсомолкой, поэтому нам с Шарипом часто приходилось сталкиваться на общественной работе. Помню, как организовали мы кружок художественной самодеятельности. Заведующим клубом и гармонистом был Денис Нурисламов, который и сейчас живет в нашей горной деревне Тульгузбаш. Мы очень часто ездили с концертами в другие деревни и бывало, что Шарип заменял Дениса в игре на гармони. Особенно любил он организовывать вечера танцев, и когда подходило время расходиться, шутил:

– Надо часы остановить, а то время быстро летит...

Плохого слова от него никогда никто не слышал.

У нас в деревне существовал такой неписаный закон, по которому, если парень с девушкой дружит, родители их не должны знать об этом. Шарип объяснился мне в любви, когда мне исполнилось пятнадцать лет, а ему восемнадцать. Мы часто с ним ссорились, но и легко мирились. Мать его узнала о нашей дружбе – очевидно, Шарип ничего не умел скрывать, что у него на душе. Мать искала его по вечерам, а мы, молодежь, подшучивали над ним за это. Шарип никогда не обижался, а сам отшучивался...

Теперь, когда я приезжаю в родную деревню, мать Шарипа всегда прибегает ко мне. Говорит:

– Если тебя вижу, словно и Шарип тут... В армию провожали мы его всей деревней, с песнями, с танцами. Служил он в городе Перми и часто писал мне письма, но, к сожалению, они не сохранились, а написаны они были всегда стихами.

В сороковом году я уехала из деревни, и мы перестали переписываться. Он просил у моей матери адрес, но она не дала. И только перед самой войной он случайно узнал его, написал мне сердитое письмо, а вскоре и война началась. Помню, я подарила ему перчатки и платочек, и од писал мне уже с Кавказа: “Эти перчатки и платочек я как свое сердце храню...”

Я не могла читать его письма без слез, долго хранила их, но впоследствии мать их все же нашла и выбросила:

“Из-за Кавказских гор поднимаются черные тучи и железным дождем начали поливать пас немецкие палачи...” Это снова были стихи, но всего я не помню. Он очень много писал про снежные горы, о друзьях, о своих командирах. Он не боялся смерти, но очень хотел жить.

И еще в последнем письме он говорил: “Кругом тьма. Ураган. Холод... Если останемся живы, то напишу обо всем...”

Но больше писем не было. Он погиб...”

Отозвался и однополчанин, хорошо знавший всех троих, Георгий Степанович Грицай (Живет сейчас в городе Кореновске Краснодарского

края, работает на сахарном заводе слесарем).

Он рассказал некоторые подробности и о части, в которой они служили, и о своих товарищах.

– Шарип Васиков и Семяков были у меня в отделении,– рассказывает Георгий Степанович.– Они были отличниками боевой и политической подготовки. Вместе мы были в Иране, перенесли все тяжести походов.

174-й горнострелковый полк 20-й дивизии после возвращения из Ирана стоял в Адлере и в августе 1942 года получили приказ занять оборону на перевалах Аишха и Псеашха. Здесь начались ожесточенные бои. Немцы рвались через перевал, чтобы захватить Красную Поляну и выйти на Адлер, к Черному морю. По нескольку раз в день атаковали егеря. Но всегда минометчики встречали противника метким огнем, и он с большими потерями откатывался назад.

– Я, можно сказать, случайно не разделил судьбу Васикова и Семякова, – вспоминает Георгий Степанович. – За несколько дней до их гибели меня вызвал командир роты старший лейтенант Суглобов и приказал сдать отделение сержанту Шуткову, а самому взять подносчиков, завьючить лошадей и спуститься вниз за боеприпасами, так как они были уже на исходе. И пока я доставлял мины, произошло то, что описано в книге. Мы до декабря находились в торах. Было еще много ожесточенных схваток а всякий раз, когда мы отражали атаки, раздавалась команда:

– За Шарипа Васикова, по врагу беглый о-г-о-н-ь!!! Со своим полком тяжелыми военными дорогами мы дошли до Эльбы. Всегда примером стойкости и мужества были для нас минометный расчет Васикова, Шуткова и Семякова. И там, на германской земле, еще много раз гремела и эхом разносилась по воем подразделениям команда:

– За Шарипа Васикова по врагу – беглый о-г-о-н-ь!!!

Книга вторая

Дыхание лавин

Дыхание лавин

На фотографии 1945 года, сделанной в Болгарии, в центре группы бойцов в черной кожанке стоял невысокого роста полковник. Однополчане уверяли, что это командир 394-й стрелковой дивизии Илья Самсонович Титов, кто в ноябре и декабре 1942 года командовал, после В. А. Смирнова, 810-м полком на Марухском перевале. Гаевский запомнил один из рассказов командира полка, в котором он упоминал город Урюпинск Волгоградской области. Мы сделали туда запрос, но безрезультатно. Ничего не мог ответить и архив Министерства обороны.

И вдруг неожиданный телефонный звонок из Киева. Гаевский передал трубку Титову:

– Здравствуйте, дорогие друзья! – послышался далекий взволнованный голос.

– Титов?

– Да, Титов.

– Как же вы встретились с Гаевским?

– Газеты навели меня на этот след...

– Вы живете в Киеве?

– Нет, я прибыл сюда в командировку и вот... такая неожиданность, такая встреча... через 21 год-Титов стремился сказать многое, а поэтому говорил быстро, будто боясь, что разговор прервется.