Тайна моего двойника
Шрифт:
А вот откуда эта настороженность? Я уже давно выкинула из головы мысль, что Джонатан мог подложить мне отравленный шоколад. Мне нечего бояться с ним. Кроме самой себя…
С Игорем было все по-другому. В него я влюбилась почти сразу, не задаваясь лишними вопросами, не мучаясь самоанализом. Игорь, при всей своей ненавязчивости, повел себя с самого начала так, будто иначе и быть не может, будто мне было просто суждено его встретить, полюбить, жить с ним. Он незаметно решил это за меня, и мне ничего не оставалось (и не хотелось, и даже не думалось), как исполнить
Джонатан ждал моего решения. Моего собственного, отчетливого решения, без подсказок из суфлерской будки. Он не пытался к нему подвести, он не старался создать впечатление, что наши возможные отношения – это сама собой разумеющаяся вещь, он не гипнотизировал мою волю – он предоставил мне полную свободу. Свободное право свободного человека сделать осознанный выбор.
А свобода – тяжелое бремя. Выбор – тяжелый труд. Решение – это ответственность за свои действия, за их результаты, которую никто с тобой не разделит: сама решила – сама пожинай плоды. Хорошие плоды – тем лучше. Плохие – что ж, сама выбрала. И свалить не на кого.
И Джонатан взвалил на меня эту ношу. И терпеливо ждет, пока я с нею справлюсь. Что ж, я понимаю – таково его воспитание и представление о свободе личности. Он эту личность по-настоящему уважает и считает себя не вправе влиять на ее решения. И теоретически я его взгляды разделяю.
Но только теоретически. А практически – я трушу. Я не привыкла быть столь независимой. Я только сейчас начинаю понимать, что в моей короткой жизни я была всегда ведома: школой, советской системой, мамой, Игорем…
И теперь я трушу сказать самой себе: да, я влюблена в Джонатана. Да, он без конца лезет в мою голову, а я его оттуда выпихиваю своими страхами, мыслями о верности Игорю, подозрениями в гомосексуальности – короче, всеми способами выпихиваю. И причем столь успешно, что даже не в состоянии понять, до какой степени я влюблена…
Но сейчас я была менее всего расположена разбираться в своих чувствах. Пережив страшный шок от смерти Кати, я чувствовала себя выжатой до предела. Мысль о том, что Джонатан едет ко мне, хоть немного меня успокоила.
Напряженные нервы расслабились.
Я задремала.
Меня разбудил скрип – то ли двери, то ли паркетных половиц. Джонатан приехал! Я подумала сквозь дрему: не буду вылезать из постели – пусть он подойдет и сядет возле меня, пусть наклонится и поцелует, хотя бы и в нос, как в прошлый раз…
Но в ту же секунду меня пронзила мысль: как же он мог войти в квартиру?! Дверь ведь была заперта!!!
Я села рывком, напрягая слух. Ничего не слышно. Ни шороха, ни скрипа. Мне, должно быть, приснилось…
Еще подождала, послушала. Тишина. Только гулкий стук сердца в моих ушах. Еще немного такой жизни, и я начну принимать валокордин, как мама.
Я все же выбралась из кровати и осторожно выглянула из своей комнаты. Окна без занавесок пропускали достаточно света от фонарей на улице, и можно было вполне убедиться, что в
Прокралась в прихожую. Пусто.
Подошла к двери. Закрыта.
Потрогала замки.
Замки были не заперты!
Но я прекрасно помню, что я их запирала!!!
Меня обуял такой ужас, что парализовало дыхание. Несколько секунд я неподвижно стояла у двери, боясь обернуться. Мысли метались какими-то обрывками, я ничего не соображала, кроме одного: он здесь!!! Убийца – в моей квартире!!!
Бежать. На лестничную площадку, звонить в соседские двери, кричать, звать на помощь!
Ничего, что я босиком, ничего, что в ночной рубашке, – лучше быть живой босиком, чем мертвой в белых тапочках!
Мне казалось, что дуло пистолета смотрит мне в спину. Мне казалось, что в спину уставились два пустых, безжалостных глаза. Но обернуться было выше моих сил. Я осторожно взялась за ручку двери. Тихо прижала ее книзу, потянула дверь на себя. Узюсенькая, острая полоска света с лестничной площадки проникла в образовавшуюся щель. Еще мгновение, и…
Горло мое перехватило…
Горло мое перехватили.
Удавкой.
…Сквозь ресницы проникал слабый свет. Такой примерно, какой может давать настольная лампа под абажуром. Если я в раю, то у них тут очень интимно…
Я чуть-чуть приоткрыла глаза. В моей комнате горел ночник – один из тех, которые я выбирала с любовью и заботой о нашем с Шерил уюте.
Странно, я была все еще жива.
Я лежала на кровати.
В кресле сидел убийца.
…Это был тот самый брюнет, с лицом манекена и улыбкой ребенка. Красивые карие глаза смотрели прямо на меня, но их выражение было неуловимо, и ничего в них не изменилось, когда наши взгляды встретились.
У меня горела, как от ожога, кожа на шее. Я прикоснулась к ней. Полоска кожи была выпуклой, опухшей, воспаленной. Больно.
К тому же и голова моя плохо работала – кратковременное удушье явно не улучшило мозговую деятельность, и голова была ватной, тяжелой и тупой.
Может быть, поэтому я, только что умиравшая от ледяного ужаса при виде каких-то двух парней на улице, теперь почувствовала лишь какой-то неопределенный, слабый, размытый страх.
Я оперлась на локоть и снова посмотрела на него, на этот раз в упор. И снова подивилась: ничего не отразил его стеклянный взгляд. Зрачки не двинулись, веки не мигнули. Будто он был один в комнате и смотрел, задумавшись, на пустое место.
На коленях у него лежал пистолет.
– Как тебя зовут? – спросила я по-русски, демонстрируя свое необыкновенное самообладание и потрясающую догадливость.
Его темные зрачки немного сфокусировались.
– Тебе какая разница? – Он ничуть не удивился, и голос его был спокоен и равнодушен.
– А тебе какая?
– Мне – никакой.
– Так скажи.
– Ну, Дима.
Он, мерзавец, в отличие от меня, даже ничего не демонстрировал – так глубоко ему было наплевать на меня. Так он меня и убьет – равнодушно и спокойно… Когда?