Тайна могильного креста
Шрифт:
Боль наконец отступила, и Сеча не спеша двинулся домой. От городских ворот ему навстречу бежал какой-то парень — в одной рубахе, без шапки, несмотря на мороз.
— Аскольд вернулся! — издалека закричал он.
Воевода не поверил ушам.
— Совсем спятил? — взревел он диким голосом.
— Ей-богу, жив, воевода! — парень принялся неистово креститься.
Как добрался до дому — воевода не помнил. Влетел во двор — а с крыльца навстречу уже бежал он, его сын, его Аскольд! Они обнялись прямо во дворе, и впервые за всю долгую жизнь из глаз воеводы брызнули
— Сынок… живой… — повторял он и гладил тело сына трясущимися руками, словно только так, на ощупь, мог убедиться, что перед ним настоящий живой Аскольд, правда, осунувшийся и похудевший.
— Застудишь сына-то, воевода, — донеслось жалостливо из толпы.
И Сеча повел сына в дом за руку, как водил в далеком детстве.
Первый вопрос Аскольда был о княжне.
— Жива, сынок, жива, — сказал воевода, отводя глаза.
Аскольд чувствовал: отец что-то не договаривает, но выяснить не успел — в комнату ворвались, застревая в дверях, могучий, как дуб, Добрыня и стройный, суховатый Еловат. Друзья не стеснялись своих чувств. Они ничего не говорили, только смотрели друг на друга и снова кидались в объятья.
— Все, Аскольд, больше и шагу один не сделаешь! — воскликнул, наобнимавшись, Добрыня. — А то поставил меня воевода караулить твою бывшую невесту… — Сказал и осекся, глядя на изменившееся лицо юноши. Воевода в смятении опустил голову.
— Всеславна готовится замуж за Всеволода, — пояснил Еловат. — Но теперь этому не бывать! — Он решительно грохнул кулаком по столу, отчего свернувшаяся калачиком у печи кошка в испуге метнулась к двери.
— Не бывать! — обрадованно поддержал его Добрыня и тоже подкрепил слова кулаком.
— Но уже объявлено… — выдавил Сеча. — Все считали тебя погибшим…
— Не все, Аскольд! Не все! — послышался счастливый женский голос.
В дверях, сияя улыбкой, стояла Всеславна…
Как заметался, как принялся грозить князь Всеволод, узнав о возвращении Аскольда и отказе Всеславны! Спасибо Василию — праведный будет князь! — рассудил по справедливости, встал на сторону сестры.
В этот день воевода по привычке поднялся рано. Он любил провожать в поле скотину, особенно в первый день. Напялив растоптанные чувяки и набросив старую шубейку, Сеча прислушался к спокойному дыханию спящего сына — после его возвращения воевода распорядился поставить ему кровать в своей опочивальне, — потихоньку открыл дверь и вышел на крыльцо.
Утренняя прохлада прогнала остатки сна. Двор уже кипел новой жизнью. Мычали коровы, ржали лошади, блеяли овцы. Покрикивали бабы на шустрых телят, одна вовсю крыла какого-то мужика. В предрассветном сумраке силуэты животных и людей были едва различимы. Из стойла, как обычно, слышался надсадный голос старухи Епифановны:
— Куды, девки, торопитесь? Пошто скотину грязную гоните? От людей стыдно будет. Водой отмывайте, живо. Да теплую, теплую несите! Ту, что с вечера грели!
Как она умудрялась рассмотреть все в полумраке, воевода давно отчаялся понять. Обычно он ленился заходить в стойло, но сегодня решил это сделать. Осторожно обходя
Когда выгнали наконец скотину и рев стих вдалеке, воевода по-хозяйски обошел опустевший двор и собрался возвращаться в дом. И в этот момент воздух прорезал неурочный и от этого еще более тревожный колокольный звон. У Сечи екнуло сердце.
— Господи, неужто…
Воевода торопливо одевался, словно стараясь выиграть лишние мгновения. Аскольда будить не стал: пусть выспится сегодня, может, больше не придется. На крепостной стене Сеча оказался одним из первых. Со всех сторон торопливо стекались люди — в основном пожилые закаленные воины. Многие успели одеться по-боевому, взять оружие.
Вдали по земле расплывалась черная туча, которая быстро приближалась к городу. Сеча почувствовал, как успокаивается забившееся было сердце, как тело наливается решительной силой.
— Закрывайте ворота!
Несколько человек бросились исполнять приказание.
Татары тем временем настолько приблизились, что можно было различить лица передних. Остановившись на расстоянии полета стрелы, воин в богатом убранстве на вертевшемся коне что-то прокричал пронзительным голосом. Другой всадник внимательно выслушал его и поскакал к городу.
— Эй, — завопил он, — слушайте! Открывайте ворота — и хан дарует вам жизнь!
Со стены понеслись ругательства. Когда голоса стихли, всадник завопил снова:
— Хан дает время, пока солнце не дойдет вон до того дерева. Тогда пощады не ждите. Думайте! — Он повернулся и ускакал.
А к крепостным стенам, поднятые страшной вестью, бежали и бежали люди. Появился и князь Всеволод с боярами. Узнав о предложении татар, князь предложил:
— На совет пойдем!
Бояре дружно закивали головами.
— Смотрите, бояре, землю родную не продайте! — донесся из толпы грубоватый голос.
— Так мы им и дозволим! — дружно понеслось со всех сторон. Сеча улыбнулся.
Когда воевода, проверив, как расставлены вдоль стен люди, спускался вниз, к нему навстречу уже бежал князь Василий в сопровождении двух дружинников.
— Где татары? Дайте мне их посмотреть! — в его детском голосе сквозило возбуждение. Пришлось ждать, пока он взбирался на стену и с жадным любопытством разглядывал темневшего вдали врага. После отправились на княжеский двор.
Совет открыл князь Василий.
— Други! — он постарался придать лицу строгое выражение, но чувствовалось, что он радуется, не отдавая себе отчета, первому в своей жизни серьезному событию. — Давайте советоваться…
Но ему не дали договорить. Вскочил боярин Феофан и заговорил торопливо, брызгая слюной.
— А что думать? Рязань взята, Суздаль взят! Москва, Владимир — взяты! Что думать? Владимир взят, а Козельск устоит? Надо сдаваться, пока предлагают. Узнать, какой выкуп, — и сдаваться! — Он сел, нервно теребя кольчугу.