Тайна «морского ежа»
Шрифт:
Бифштекс и Гиль согласились с ним. Все обитатели Сосновой видели, как к нам входили жандармы. Что они теперь о нас подумают?
Но мы с Сапожником не хотели уезжать. С какой стати? Мы же не сделали ничего плохого. Скоро приедет Мади. Я столько расхваливал ей Пор-ле-Руа… Она не поймет, что нам здесь не понравилось. И потом, в другом месте не будет порта и такого друга, как Простак, который возьмет нас в море за рыбой.
Честно говоря, все это было даже не главное. Нас все больше интересовали эти
Наконец Корже нашел компромисс. Мы не уедем из Пор-ле-Руа, но переставим палатку на другой конец лагеря, подальше от этого фургона.
— Тогда давайте переедем поскорей! — сказал Стриженый.
И, чтобы немного успокоиться, он немедленно принялся выдергивать колышки. Все занялись своими рюкзаками. Укладывая вещи, я вдруг обратил внимание, что парижанки смотрят на нас из окон фургона.
— Смотри, Тиду, — сказал Сапожник, который тоже их заметил, — они торжествуют… Но хорошо смеется тот, кто смеется последним! Они еще за это поплатятся!
С ЖЕРМЕНОЙ ВСЕ В ПОРЯДКЕ
Мы думали, что, переехав на другое место, забудем о белом фургоне и его обитателях. Но не тут-то было! Любопытство и фантазия работали вовсю, да и как мы могли забыть о павшем на нас несправедливом подозрении?
В самом деле, что произошло после обыска в нашей палатке? Жандармы ничего не нашли. Но парижанки знали, что брошка у нас, и наверняка осведомились о результатах расследования. Может быть, они подумали, что полицейские просто ее проглядели?
— Может быть, — сказал Корже, — но они не стали настаивать на продолжении расследования.
Они же не могли сказать, где искать эту брошку… И вообще она им не нужна, они просто хотели избавиться от нас, и им это удалось.
Прошло два дня. Ни купание, ни прогулки Простаком не могли поднять наше настроение, мы с Малышом Сапожником все время обсуждали ту злополучную ночь. Наши друзья — и даже Стриженый, который поклялся не вспоминать больше об этих "ненормальных", — расспрашивали нас о подробностях.
К нашему возмущению примешивалось и любопытство. Нам не терпелось узнать, что эти женщины делают на мирном семейном пляже… И наконец случилось то, что должно было случиться.
Как-то вечером Сапожник не выдержал.
— Мы знаем слишком много… но все равно мало! Надо опять залезть под фургон.
Еще два дня назад все посчитали бы это слишком опасным, ведь мы и так уже находились под подозрением и у парижанок, и у полиции. Но теперь никто не возражал. В палатке наступило долгое молчание, которое прервал Корже.
Сапожник прав, в этом фургоне есть какая-то тайна, которую надо раскрыть… Но подождем Мади. Она погуляет вокруг, ее-то никто не заподозрит…
Ну нет! — запротестовал
К тому же Мади приезжает только послезавтра, — добавил Сапожник. — Это еще очень не скоро… Давайте я пойду туда сегодня вечером.
А если тебя поймают?
Я буду осторожен. На этот раз я не стану биться головой о днище… Но я не могу идти один. Нет, нет, не все вместе! Скажем, я возьму с собой Тиду… вместе с Кафи. — И, не дожидаясь ответа, продолжил — Тиду, ты расположишься так, чтобы видеть окна и дверь фургона. В случае чего скомандуй Кафи залаять, я узнаю его голос. Он умеет лаять по команде?
Мне нужно только щелкнуть языком; он поймет, что от него хотят.
Лучше лай Кафи, чем свисток. Тут много собак и они часто лают по ночам, так что никто не удивится.
А парижанки не увидят, как мы убегаем?
Мы сделаем вид, что бежим за Кафи, как будто он удрал.
А если выйдет луна? — забеспокоился Гиль.
Луна сейчас в последней четверти, так что она встает очень поздно.
Было уже восемь часов, а мы еще не начинали готовить. Пока Бифштекс разогревал на плитке котелок с макаронами, Стриженый на своих длинных худых ногах помчался в порт за рыбой, которую Простак оставлял нам в прохладном месте на дне своей лодки. Поужинав, мы принялись играть в карты при свете фонарика, но никто не мог сосредоточиться на игре.
В десять Гиль отправился на разведку. Парижанки ушли из-под тента и сидели в фургоне, сквозь окна которого пробивался свет. Затем свет в фургоне погас, никаких звуков не было слышно. Видимо, женщины легли спать.
— Пора, — сказал Сапожник.
Я привязал веревку к ошейнику Кафи, который покорно наклонил голову, решив, что я хочу взять его на поводок. На стоянке было тихо. Сделав большой крюк, мы вышли к фургону, и я велел Кафи слушать внимательно. Но все было тихо.
Сапожник молнией проскользнул под фургон и прижался к земле, а я сел на землю около другого фургона, держа Кафи за ошейник. Ночь была туманной и темной, так что Сапожника совсем не было видно, но нас с Кафи легко мог заметить всякий.
Время шло. Был момент, когда я услышал шум внутри фургона, у которого сидел, и вздрогнул. Но это плакал ребенок. Мать встала, успокоила его, и опять все стало тихо.
Был уже час ночи. Кафи устал сидеть на одном месте и начал нервничать. Когда часовая стрелка подошла к двум часам, я стал прислушиваться, но на таком расстоянии, конечно, ничего не услышал. Прозвенел ли будильник в фургоне? Говорили ли парижанки между собой?
Вдруг я увидел, как Сапожник вылезает из-под фургона и бежит ко мне.