Тайна музея восковых фигур(изд.1965)
Шрифт:
Однажды Рамон о чем-то задумался и не заметил, как по лестнице поднималась женщина. Он обратил на нее внимание лишь тогда, когда она раздраженно заговорила, протягивая свой билет… кукле! Рамон вздрогнул от неожиданности, но тут же радостно улыбнулся.
— Мы похожи, да? Правда, миссис? Скажите, мы очень похожи?
Женщина не ответила. Она переводила свой взгляд от куклы к Рамону и снова к кукле, и постепенно широкая улыбка стерла выражение безграничного удивления, которое появилось на ее лице при звуке голоса Рамона. Потом женщина
Рамон испытывал огромную радость. Только сейчас к нему впервые пришла уверенность в своей судьбе, в прочности своей работы и гордость за себя.
Так вот оно что! Выходит, что, чем меньше обращаешь внимания на посетителей, тем лучше… Значит, надо себя заставить никого не замечать. Вот и все. Думать о чем-нибудь, мечтать, вообще чувствовать себя свободно…
Увы! Это оказалось не так просто. Стоило появиться на пороге посетителю, как Рамон уже не был в состоянии ни о чем думать. Он застывал неподвижно, напрягал свое тело до боли в затылке, и, чем больше старался, тем меньше ему подчинялись мысли.
Наступил воскресный день. Посетители шли один за другим, и несчастному Рамону не удавалось отдохнуть ни секунды. Вскоре у него так одеревенела спина, что он был близок к обмороку. Вот тут-то он и вспомнил, как старый ваятель больно хлопал его ребром ладони, приговаривая: «Расслабляй, расслабляй тело, а то и десяти минут не выдержишь…»
Таким образом, Рамон узнал, что, когда ему удавалось побороть напряжение мышц, тогда не только было легче стоять, но и мысли приобретали какую-то особую легкость. Они текли спокойно. Сознание Рамона как бы раздваивалось: он мог невозмутимо созерцать словно со стороны и публику и себя, но вместе с тем не переставал ощущать свое «я» и реагировать на окружающее. Именно в такие минуты его сходство с восковой куклой становилось просто поразительным.
Сначала Рамону удавалось приводить себя в такое состояние огромным усилием воли. Потом все легче и легче, и наконец это происходило само собой, как только он занимал свое место у дверей музея.
Бывало, какой-нибудь пьяный посетитель или озорной мальчишка принимался махать рукой перед глазами Рамона, дуть ему в лицо или дразнить. Напрасно! Рамона это даже забавляло — он оставался таким же неподвижным, как восковая кукла, которая стояла по другую сторону двери.
Глава седьмая
НАЕДИНЕ С ДРУГОМ
Все чаще и настойчивее раздавался звонок в маленькой гарлемской квартире Рамона Монтеро. Один за другим наведывались молодые и пожилые люди, мужчины и женщины, черные и белые и даже соотечественники-мексиканцы. Все почтительны, приветливы, со вкусом одеты. Все обворожительно улыбались и остроумно шутили. Гости справлялись о здоровье мистера и миссис Монтеро, о маленьком Рамоне, рассказывали веселые истории, угощали конфетами и сигарами, показывали
И лишь тогда, когда твердо убеждались в полном расположении к ним хозяев дома, в задушевной беседе, подкрепляя свои доводы цифрами, аккуратно выведенными на листках блокнотов страховых обществ и торговых фирм, доказывали мистеру и миссис Монтеро, что если они приобретут в рассрочку на пять лет недорогую обстановку для новой квартиры, холодильник, радиоприемник, кухонную и столовую посуду и будут не очень расточительны в еде и одежде, то им еще останется несколько долларов для того, чтобы застраховать свою жизнь, здоровье, и даже на кино и комиксы.
— Вы подумайте, — говорил им торговый агент, — через какие-нибудь пять лет все эти вещи будут вашими, вашей собственностью! Вы сможете их продать, подарить, сломать… Ну как, согласны?
Доводы были неотразимы, но супруги Монтеро в смятении смотрели друг на друга и не могли ни на что решиться. Им никогда в жизни не приходилось покупать сразу столько вещей. Просто страшно было тратить так много денег. Но агенты были настойчивы. Они знали: рано или поздно Рамон Монтеро подпишет контракт. Их беспокоило другое — с кем он подпишет контракт?
В конце концов победу одержал агент с благообразным лицом, похожий на протестантского пастора.
— Вот что, — сказал он, — вы, конечно, понимаете: я работаю на процентах. Пять процентов я получаю от фирмы. Пять! — Он растопырил веером пальцы левой руки, и супруги Монтеро уставились на эти пальцы с напряженным вниманием, — Теперь обратите внимание… — Правой рукой он загнул два пальца, не переставая смотреть в упор на Рамона. — Из этих пяти процентов два… я отдаю вам!
Он хлопнул ладонью по столу и затараторил:
— Два процента — это шестьдесят долларов! Вы получаете мебель, холодильник, радиоприемник, посуду, сервиз и еще бумажник, в котором находятся шестьдесят новеньких долларов! И не взаймы, нет! В подарок. Безвозмездно. На всю жизнь. Я даже от вас расписки не возьму. Вы мне просто нравитесь, и я вам делаю подарок — шестьдесят долларов! Ну, что скажете?
Рамон согласился. Господи, да разве можно было не согласиться? Это же просто замечательно! И не страшно. Тем более теперь, когда он обеспечен работой надолго. Да и деньги — эти шестьдесят долларов — все равно как с неба свалились.
— Только я вас очень прошу… — Агент как-то сразу превратился в озабоченного, усталого старика, глаза его погасли, и лицо потемнело, как алый детский шарик, из которого выпустили изрядную порцию воздуха. — Я вас очень попрошу… Никому не говорите о том, что я поделился с вами комиссионными. У нас, агентов, это не принято. Что поделаешь… Три процента меньше пяти, но лучше, чем ничего…
Заперев за ним дверь, Долорес закружилась в веселом танце.
— А щеки-то он румянит, сегодня я разглядела, — засмеялась она. — Ну, наконец-то мы выберемся из Гарлема. Наконец, наконец, наконец!