Тайна музея восковых фигур(изд.1965)
Шрифт:
— Вот и все, — сказала она, неизвестно к кому обращаясь, и уставилась на Казимиру, разглядывая ее откровенно оценивающим взглядом. — Сколько лет вашей сестре, пан Колинский?
— Тринадцать… У нас неприятности, пани Буртянская…
— У всех неприятности, — отмахнулась хозяйка и кивнула на Казимиру: — Сирота?
— Да.
— Это хорошо. Значит, не избалованная. Скажи-ка, девочка, ты умеешь мыть пол?
— Да, пани.
— Я же говорю, — обратилась она к Леону, — сирота — это то, что надо. Я сама росла сиротой и никогда не боялась работы…
Было ясно: пани Буртянская хотела
— Вы знаете, пани Буртянская… — решился наконец Леон. — Здесь только что была полиция.
— Я? Знаю? Нет, как вам это нравится?! Конечно, знаю! Это же я ее позвала.
— Вы?!
— Да, я. А что тут страшного? Ах, перестаньте! Вы, уж конечно, вообразили бог знает что… Вы думаете, это так просто — впихнуть вас обратно в Польшу? Как же, нужны вы там очень!.. Тюрьма, вы говорите? А что тюрьма? Ну, посидите год, ну два, а потом что с вами полиция должна делать — опять голову ломать? Не-ет, пан Колинский, теперь вас зарегистрировали в офисе как нелегально проживающего. Можете быть уверены: вас уже никто не станет замечать. Вас нету, ха-ха! Вы — воздух, вы просто не существуете. Скажите спасибо мне! Но не вздумайте совать свой нос в политику, лезть в профсоюзы или бастовать. Это, я вам скажу откровенно, вам не простят. Вы поняли меня?.. Ну, вот и хорошо. Так сколько, вы сказали, лет вашей сестренке — пятнадцать?
— Тринадцать.
— Пустяки! Она выглядит на все пятнадцать.
Стыдно вспомнить. Почти целый год Леон жил на те гроши, которые зарабатывала Казимира у пани Буртянской. На большие предприятия принимали только членов профсоюза, а там, где было всего два-три рабочих, всегда находились конкуренты из «нелегально проживающих» с гораздо большим опытом, чем у Леона. Впрочем, Леон уже не был Леоном. Как только он научился болтать по-английски, стал называть себя Лоем Коллинзом. Так, по крайней мере, было труднее признать в нем эмигранта, да и к тому же поляка..
Потом он стал работать в Кони-Айленде. Временно, конечно. Пока не посчастливится найти настоящую работу.
Так прошло одиннадцать лет.
За это время маленькая Казимира превратилась в прелестную девушку, на которую в последние годы пани Буртянская переложила всю свою любовь и все заботы о гостинице «Варшава». Все шло хорошо, но однажды утром к пани Буртянской не удалось достучаться…
Похороны были по-американски деловиты. Похоронная фирма взяла на себя все заботы: доставила недорогой, но нарядный гроб, оповестила родственников, перевезла покойную к себе, в специально оборудованный зал для отпевания умерших, предоставила на прокат живые цветы в горшках, пригласила из польской церкви ксендза и после панихиды отвезла всех родственников и приглашенных на кладбище в просторных лимузинах, отделанных изнутри черным крепом.
Родственник пани Буртянской, унаследовавший гостиницу «Варшава», тоже был деловит. После похорон он любезно ознакомил Казимиру с завещанием, чтобы девушка убедилась в том, что ей ничего не причитается, и тут же предложил продолжать работу в прежней должности. Но — увы! — для нового владельца гостиницы «Варшава» Казимира была слишком привлекательна и слишком бесправна…
— Уедем обратно в Польшу! — просила она брата. — Там сейчас
Но Лой Коллинз был мрачен…
— Нет, сестренка, для нас теперь уже ничего не изменится! Мы были такими же ненужными у себя в Польше, как и здесь, в Америке. В новой Польше будет то же самое! Да и уехать-то мы никуда не можем — нам никто не даст паспорта. Кто мы такие? Люди, нелегально проживающие на белом свете! Помнишь, как сказала когда-то пани Буртянская? «Вас просто нет. Вы — ничто, воздух..»
Они прогуливались по бетонным дорожкам центрального парка Нью-Йорка. Здесь пахло гудроном и автомобилями, а декоративный кустарник и деревья росли на крошечных клочках земли, строго очерченных границами из камня и асфальта. Казимира остановилась и взяла брата за руку,
— Леон, — сказала она, — я не могу так жить. Не хочу…
Лой Коллинз опустил глаза. Рука сестры была маленькой и беспомощной. Такой же, как и тогда, когда они вместе шли с кладбища после похорон матери.
— Ну, ну, сестренка, не вешай носа! Мы вырвемся, увидишь. Мы должны вырваться!.. — Как и все слабые, безвольные люди, Лой Коллинз легко переходил от отчаяния к надежде. — Мы начнем с самого начала: оформим американское гражданство, а потом обратимся в посольство Польской Народной Республики… Как это сделали Вишневские. Помнишь, я тебе о них рассказывал? Ну те, которые когда-то остались здесь с цирком. — Он воодушевлялся все больше и больше. — Вот, смотри, что они мне оставили на память…
Он порылся в старом бумажнике и достал открытку, исписанную жирным шрифтом с обеих сторон.
— На, читай! — сказал ей брат таким голосом, словно этот аккуратный квадратик из картона был залогом их будущего счастья.
Слова были польские. Казимира прочла:
БОЛЕСЛАВ МИХАЛЕК
Адвокат
Вице-директор департамента по делам иммигрантов
Министерства юстиции Соединенных Штатов Америки.
Оформление гражданства. Визы на въезд и выезд иностранцев.
Легализация проживающих в США эмигрантов любой национальности.
Быстро! Дешево! Полная гарантия!
— Ну что? Это ведь он устроил Вишневским бумаги. Польский американец, но солидный человек! Пользуется огромным авторитетом у властей. За каких-нибудь две недели выхлопотал Вишневским все бумаги. Он же в Министерстве юстиции свой человек…
— Да, я знаю. Такие открытки приходили к нам в «Варшаву» каждый день. Но, говорят, это стоит ужасно дорого!
— Ну и что же? В конце концов, как бы дорого это ни стоило, но заработать эти деньги можно! Заработали же их Вишневские. Да и другие… Главное — иметь впереди ясную цель!
— У меня уже триста долларов накоплено. — Казимире передалось настроение брата. — И ты знаешь,
Леон, я уже подсчитала, если каждую неделю откладывать пять долларов, то за год соберется двести пятьдесят..