Тайна неудачного выстрела
Шрифт:
— Если тебя спросят, ты скажешь, что тебе жалко новую шапку, что ты не хочешь её сразу испортить, и поэтому решил её поберечь! — твёрдо проговорил я. — И, пожалуйста, если тебя так волнует этот вопрос, поговори сначала с отцом!..
— А если он скажет, что можно сказать Фантику всё, о чём я думаю? — осведомился Ванька.
— Тогда говори ей всё, что душе угодно! — ответил я. То, что отец никогда ему такого не скажет, было совершенно очевидно — но если б я так и заявил Ваньке, он ведь мог бы и уклониться от разговора с отцом… А я исчерпал все доводы, которые
— Вот тогда и скажу! — буркнул мой братец.
— Решено, — сказал я. — Теперь можно гасить свет?
— Можно, — разрешил он. — Я и в темноте могу думать.
— Может, хватит? — спросил я, выключая свет. — А то ты такого надумаешь…
— А?.. — откликнулся Ванька, недорасслышав.
— Думай, говорю, сколько угодно, только меня больше не буди. А ещё лучше — спи. А то завтра не встанешь.
— Так куда спешить? — отозвался он.
— Как куда? Степановский снегокат опробовать. Или тебе не хочется?
— Хочется, конечно! — возмутился Ванька. — Только посмейте уйти его пробовать без меня!
— И уйдём, если тебя нельзя будет даже пушками разбудить! — не без лёгкого злорадства сказал я. Любит подковыривать других — пусть сам испытает, каково это!..
— Я сам проснусь, — сказал Ванька. И замолк. Видно, перспектива проспать первую пробу снегоката ему всё-таки не очень улыбалась — и он решил заснуть, а все свои взрывоопасные мысли додумать завтра.
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ. КАК МЫ ВСТРЕТИЛИ МИНИСТРА
Утром я проснулся от лёгкого постукивания в дверь.
За окном стояли синеватые сумерки — но уже вполне прозрачные. Не скажешь, что день наступил, но и ночью не назовёшь. Около девяти утра, прикинул я.
Я встал и на цыпочках, босиком подошёл к двери.
— Кто там? — спросил я громким шёпотом.
— Это я, Фантик, — раздался шёпот из-за двери. — Вы ещё спите?
— Я уже нет, — ответил я. — А Ванька дрыхнет. Подожди секунду, сейчас я к тебе выйду!
Я быстро оделся и выскользнул за дверь. Ванька сладко похрапывал, и я решил пока что его не тормошить. Ещё когда я просыпался, во мне витала какая-то смутная мысль, или, скорей, воспоминание, о том, что среди вчерашней бочки мёда имелась и ложка дёгтя, чуть-чуть отравившая вкус праздника. Услышав голос Фантика, я сразу вспомнил, что это была за ложка дёгтя: размышления перед сном моего брата, решившего заделаться защитником прав пушных животных. Я не знал, насколько это у него серьёзно — может быть, это был просто сонный бред от усталости и перевозбуждения, и, проснувшись, Ванька не припомнит толком, что он нёс — но решил, что чем дольше удастся держать его сегодня подальше от Фантика, тем лучше. Вообще-то, мой братец — парень добрый и покладистый, но заводится с пол-оборота, а завести его может любая фигня. И когда ему, как говорится, вожжа под хвост попадает — тут уж держись! Он становится упрямей ста ослов и бронебойней танковой дивизии. Если он воображает, что его обидели — тогда он тем более становится неуправляем.
Фантик ждала меня у окна перед лестницей на первый этаж.
—
— Это они едут милицейскую машину из завала вытаскивать, — сказал я, подходя к окну.
Отец вывел из сарая мощный «Буран» и теперь заводил его. Вот он сел, дядя Серёжа пристроился позади, одной рукой держась за снегокат, другой придерживая стальной трос, и они с треском выехали за ворота. Топа залаял и рванул вслед за ними, но отец что-то крикнул ему, и он отстал.
— Это хорошо, что они Топу не взяли, — сказал я. — Он нам скоро понадобится.
— Зачем? — спросила Фантик.
— Запряжём его в снегокат, — объяснил я. — Ты ведь видела этот роскошный детский снегокат с рулём, который подарил нам Степанов?
— Видела, — кивнула Фантик. — Неужели Топа его потащит.
— Ему это раз плюнуть! — заверил я. — Вот увидишь! А у него есть упряжная шлейка. Отец сам сделал, чтобы Топа мог катать нас на санках. Ему это только полезно, развивается грудная клетка и лапы.
— Он, по-моему, и так достаточно развит, — заметила Фантик, разглядывая Топу, который покрутился во дворе, переживая, что его не взяли, а потом улёгся возле сарая и положил голову на лапы.
— Все равно ему нужны постоянные нагрузки, — сказал я. — Он, конечно, будет отлынивать. Возить санки он умеет, но не очень любит. Но мы с ним договоримся. Доедем на нём до холма у реки, а там будем гонять вниз.
— Наверно, нам надо Ваньку для этого подождать, — сказала Фантик.
— Подождём, — сказал я. — Пусть продрыхнется. А то он бывает в кислом настроении, когда не выспится, и может всем испортить жизнь, — я решил, что лучше мне исподволь подпускать экивоки на то, что Ванька просто не в себе и за себя не отвечает, когда он недоспал — чтобы потом легче было погасить любой конфликт, списав все Ванькины наскоки на его временное помешательство от недосыпа. — Ты уже завтракала?
— Нет ещё, — ответила Фантик. — Я проснулась и лежала, пытаясь сообразить, какой может быть час. Потом услышала голоса взрослых, выглянула — и до меня донеслись запахи кофе и пирогов. Я слышала, как звякала дверца духовки, в которой разогревали пироги. Вот я и решила, что пора вставать… Оделась — и на всякий случай постучалась к вам. Легонько, чтобы не разбудить вас, если вы ещё спите.
— Тогда пойдём завтракать! — заявил я. — А там решим, что делать дальше.
Мы спустились вниз, где наши мамы пили кофе и беседовали. Нам тоже разрешили выпить немного кофе, сильно разбавленного горячим молоком. Завтрак состоял из «доедалок» — так мы называем то, что остаётся после праздника: всякие вкусности, которые так приятно доедать на следующий день. Мы взяли себе пирогов с капустой, по куску гуся с подливкой из протёртой брусники, и ещё — по куску торта. Солнце поднималось медленно и сонно, будто ему тоже хотелось отдохнуть после встречи Нового года, но, когда мы закончили завтракать, уже совсем рассвело, и нам предстояло решить сложный вопрос, будить Ваньку или не трогать его, чем-нибудь занявшись, пока он спит.