Тайна Обители Спасения
Шрифт:
– Я же никому об этом не говорил, – пробормотал он, – а до вчерашнего дня я не говорил об этом даже самому себе. О таком большом счастье я не смел мечтать, я не надеялся, я был уверен в поражении, еще не начав битвы. Достаточно было уговоров Фаншетты, правда, весьма настойчивых, и благоприятных прорицаний полковника, чтобы все мои страхи улетучились. Однако мои самые дурные предчувствия оправдались!
Он уселся за стол и разложил скомканный листок рядом с двумя другими письмами, конверты от которых валялись на полу.
– Кто может писать такие вещи? – недоумевал он. – И ведь
Он взял в руки все три письма и снова, одно за другим, пробежал их усталым взглядом.
– Мою радость! – с горечью и тоской повторил он. – О, если бы это было так, если бы Валентина оставила мне хоть какую-то надежду! Тогда я бы сумел защитить ее! Разве мне неизвестно, что в жизни ее имеется тайна? Она сама мне сказала об этом и готова эту тайну раскрыть.
Он бросил неприязненный взгляд на первое письмо и машинально зачитал из него вслух пару строк:
«Вы обмануты, Вас ослепила страсть, эта девушка не из тех, кому порядочный человек может вручить свое имя...»
Второе письмо тоже предупреждало об опасности:
«...Берегитесь, вспомните о своей миссии, безотлагательной и священной. Не забывайте о Вашей мести, не отвлекайтесь на эту постыдную авантюру. Девушка, на которой Вы собрались жениться, станет препятствием на Вашем пути. Люди, преследующие Вас, могущественны и владеют невиданным оружием. Любовь – яд для Вас, берегитесь...»
Наконец третье письмо подавало дружеский совет:
«Госпожа Самайу, владелица циркового зверинца, пребывает в настоящий момент в своем балагане на площади Валюбер. Посетите ее – и Вы много чего узнаете о Флоретте, известной Вам под именем Валентины де Вилланове».
Молодой судья смял все три письма и яростно зашвырнул их в топку камина.
– Неведомое оружие! – размышлял он вслух. – Невидимое оружие! Неужто эти письма тоже вышли из их таинственного арсенала? Они окружили меня? Пытаются убить мою душу, ибо тело мое находится под надежной охраной?
Он охватил голову обеими руками, из груди его вырвалось рыдание.
– Какое мне до всего этого дело? – простонал он. – Валентина! Валентина! Я могу думать только о ней! Меня губит не злоба врагов, не их оружие нанесло мне смертельную рану. Одно из этих писем попало в самую точку: я еще не совсем забросил начатое дело, но у меня нет ни рвения, ни сил закончить его. Валентина! Она здесь, она всегда перед моими глазами, она манит, она зовет меня. Я представляю, как ее божественный взгляд устремляется на другого, и умираю от ревности, но стоит ей одарить меня светом своей улыбки, и я начинаю жить. Она хочет прийти ко мне, она милосердна и словно жалеет о той боли, которую мне причинила. У меня она никого не застанет, я сбежал и правильно сделал: я не хочу видеть
Он провел руками по запавшим щекам, стирая с них слезы.
– Я уже не борюсь, – разбитым голосом продолжал он, – все равно мне не побороть себя: я люблю ее, несмотря ни на что! Я не перестану ее любить, когда она будет с другим! В чем бы она ни была виновна, я бы все равно любил ее! Если бы мне сказали: ради нее ты должен пойти на преступление...
Он не закончил фразу: кровь прихлынула к его лицу, окрасив щеки ярким румянцем стыда. Судья опустил голову.
В этот момент к нему в кабинет постучали и служащий, приоткрыв дверь, спросил:
– Господин следователь, вы хотите допросить обвиняемого?
Реми глядел на него ошарашенным взглядом, не совсем понимая, о чем речь.
– Какого еще обвиняемого? – наконец пролепетал он.
– Убийцу с улицы Оратуар. Документы уже с полудня лежат на вашем столе, кажется, это дело спешное.
Реми бросил взгляд на папку, лежавшую перед ним; сверху были проставлены два имени: Ганс Шпигель, Морис Паже.
Убитый и убийца.
Только теперь он все вспомнил: еще утром его предупредили, что ему поручается следствие по этому делу.
– Мне осталось сделать пару заметок, – солгал он. – Через полчаса я смогу приступить к допросу.
Служащий удалился; Реми, придвинув к себе папку, раскрыл ее.
Папка заключала в себе четыре главных документа: протокол, составленный комиссаром полиции, два рапорта – инспектора Бадуа и инспектора Мегеня, а также отдельный, никем не подписанный лист бумаги с печатью второго отделения префектуры.
Реми д'Аркс разложил документы на столе и попытался вчитаться в протокол, но как только он проскочил избитые формулы, предваряющие в документах такого рода изложение фактов, строчки запрыгали перед его глазами.
Напрасно Реми пытался взять себя в руки, мысль снова увлекала его к событиям прошлого вечера; он видел самого себя в непривычной роли – изливающим душу перед графиней Корона, он слышал самого себя: свои признания, пылкие и стыдливые, повествующие о боли и радости этой невообразимой любви, которая вошла в его жизнь и стала его жизнью.
Он все переживал заново: изумление Фаншетты, ее живое и искреннее сочувствие, ее восхищение и жалость, замаскированные насмешливостью светской женщины. «Со времен потопа ничего подобного не бывало!» – сказала графиня о его чувстве.
И это была правда, во всяком случае Реми думал именно так.
Все, что он видел или читал, не шло с его чувством ни в какое сравнение, ничто не походило на сладкую и жгучую тиранию этой любви, могущество которой казалось ему неодолимым. Это была болезнь, лихорадка, бред, все его существо было захвачено этим чувством – и душа, и воображение, и рассудок.
Образ Валентины, постоянно воскрешаемый его памятью, вставал перед ним во всей своей колдовской прелести, в ее блистательной красоте было нечто магнетически притягательное – завораживающий взгляд из-под длинных ресниц, мелодичный голос, пронзавший его существо.