Тайна Обители Спасения

Феваль Поль Анри

Слушая многословные объяснения своего спутника, не умолкавшего ни на минуту, Леокадия размышляла: «Ну и история приключилась со мной сегодня! Сколько нового я узнала! А если я захочу узнать больше, мне надо будет всего лишь спросить – и мне тут же ответят. И ведь это еще не все! Подумать только: совсем недавно я сидела одна в своей дыре, и у меня не было никаких влиятельных знакомых, а теперь я буду представлена людям, к мнению которых прислушиваются все без исключения.

Конечно, довольно странно, что им понадобилась именно я, – мысленно разговаривала сама с собой укротительница,

словно отвечая на чьи-то возражения, – но ведь все произошло по воле моей дорогой Флоретты, которая вспомнила о том времени, когда она еще не была мадемуазель Валентиной. Она доверяет мамаше Лео! Она знает, что, если речь зайдет о Морисе, я не отступлю ни перед какой опасностью. Да и чего мне бояться, в конце концов! Если что-нибудь покажется мне подозрительным, я сумею постоять за себя...»

На пороге их встретил привратник.

– Сюда уже много раз приходили, спрашивали, не вернулись ли вы, – сказал он Констансу.

– Возможно, я действительно приехал позже, чем рассчитывал, однако вовсе не потому, что развлекался в пути, – ответил помощник доктора Самюэля. – Девушке не стало хуже?

– Нет, все по-прежнему, – ответил слуга. Констанс и укротительница вошли внутрь. Хотя здание было совсем новым, выглядело оно довольно мрачно.

Проходя мимо швейцарской, вдова увидела, что там находились три-четыре человека – санитары или слуги, – которые грелись возле чугунной печки.

Еще один мужчина сидел за столом, стоявшим посреди комнаты, прямо под лампой.

Из-под его фуражки, надвинутой на глаза, торчали взъерошенные волосы. Лица почти не было видно. Этот человек был необычайно широк в плечах и, по-видимому, очень силен.

Заметив незнакомца, вдова вздрогнула, и Констанс почувствовал это. Он быстро обернулся и сказал на ходу:

– Здравствуй, Робло!

Очевидно, так звали этого атлета. Тот ничего не ответил.

– Вы поздоровались с этим человеком в фуражке? – спросила укротительница.

– Да, – ответил Констанс. – Вы его знаете? Мне всегда казалось, что в свое время он был ярмарочным силачом. Настоящий бык, не правда ли?

– Я никогда не слышала этого имени, – задумчиво произнесла Леокадия, – но мне почему-то думается, что раньше его звали по-другому.

Тем временем они вышли во двор, окруженный новыми постройками.

– Ремонт – это так противно, – заметил Констанс. – Если бы можно было войти через главный вход, вы бы увидели, что там не хуже, чем в Тюильри, а тут нам придется шагать по снегу.

– Не волнуйтесь, я не неженка, – успокоила его вдова. – Этот Робло служит здесь?

– Нет, это один из обитателей приюта. Он уже выздоравливает. Когда беднякам, которые сюда попадают, становится лучше, за ними меньше присматривают. Они пользуются этим и вечно торчат в швейцарской. В приюте у нас не герцоги и не графы, сами понимаете. Вот в платном отделении – другое дело. Когда стоит хорошая погода и наши больные выходят на прогулку, можно принять это место за уголок Булонского леса.

Новая дверь, новый коридор. Наконец глазам Леокадии предстал большой сад с заснеженными деревьями.

– Вот и сама лечебница, – сказал Констанс, указывая на два здания,

расположенные справа и слева от них. – Здесь содержатся обычные больные, а там – душевнобольные. Но нам не надо ни туда, ни сюда, потому что девушка живет во флигеле.

Укротительница и ее спутник пошли по аккуратно утоптанной дорожке, которая привела их к красивому дому.

Констанс позвонил. Дверь открыла Виктория, горничная Валентины.

– Слава Богу! – воскликнула она. – Вас уже все заждались!

С любопытством взглянув на Леокадию, Виктория спросила:

– Значит, это она и есть?

– Да, – ответил помощник доктора Самюэля, – это та самая женщина, и она, кстати, имеет право на то, чтобы вы были вежливы с ней. Идите, доложите о нашем приходе.

Сделав насмешливый реверанс, горничная удалилась. Госпожа Самайу была так смущена, что даже удивилась.

– Что же будет, когда я окажусь в обществе знатных господ? – прошептала она. – Ведь меня может напугать даже горничная!

– Никого нет наглее, чем слуги, – сказал Констанс, делая вид, что ужасно возмущен. – Эта девица дождется наконец, что я выкину ее за дверь. С хозяевами эта история не повторится, будьте спокойны. Вот увидите, как замечательно они вас примут!

– Госпожа Самайу может войти, – произнесла вернувшаяся в этот момент Виктория.

Мамаша Лео почувствовала, что ее бьет озноб. Она вспомнила о своем туалете.

То, что для ярмарки было элегантным и даже роскошным, показалось ей сейчас чем-то чудовищным. Одежда прямо-таки жгла ей тело, словно плащ кентавра Несса. Сделав над собой нечеловеческое усилие, вдова шагнула вперед. За ней последовал Констанс, который обменялся с горничной понимающим взглядом, в котором сквозила улыбка.

X

БЕЗУМИЕ ВАЛЕНТИНЫ

Спальня доктора Самюэля была просторной и нарядной, хотя обставлена она была довольно строго: что ж, не зря здесь жил ученый-медик. В камине пылал яркий огонь. На верхней полке камина стояли две лампы с абажурами: в комнате больного человека не должно быть слишком светло.

На постели доктора, за наполовину приспущенным пологом, лежала Валентина.

В тот момент, когда Виктория объявила о приходе госпожи Самайу, все уже были в сборе. Все – это маркиза, принц (которого называли господином де Сен-Луи) и даже полковник Боццо, пренебрегший своим серьезным недугом, который мучил его несколько последних недель.

Прекрасная графиня Фаншетта Корона, постоянно сопровождавшая дедушку, словно Антигона – Эдипа, сидела рядом с ним на козетке, которая находилась поблизости от камина.

Принц и маркиза тоже сидели у огня.

Маркиза тихо разговаривала с доктором Самюэлем; по левую руку от последнего можно было видеть еще одного человека. Совсем недавно он стал другом семьи благодаря своей репутации отличного юрисконсульта. За него поручились полковник Боццо, господин де Сен-Луи и доктор Самюэль.

Не нужно забывать, что друзья Валентины нуждались в совете ловкого юриста не меньше, чем в помощи опытного врача. Над девушкой нависло сразу две опасности, и вряд ли болезнь была главной.