Тайна Ольги Чеховой
Шрифт:
— Почему я узнаю об этом только сейчас? — обиделась Оленька.
— Потому что мы вынуждены были вести переговоры в строжайшей тайне. Как и наш завтрашний отъезд. Мы бы вообще не пришли к тебе, а сообщили все задним числом, но нам разрешили взять с собой Адочку.
— Что? — не поняла Оленька. — Куда взять Адочку?
— С собой в Сибирь.
— Ребенка в Сибирь?
— Это не так страшно — у нас будет специально обустроенный вагон со всеми удобствами, личный повар и ежедневный рацион. А я боюсь, что, если мы оставим ребенка с тобой в этой страшной Москве,
— Но я не могу с ней расстаться!
Тут в разговор вмешалась Дашка:
— Не только можешь, а должна. Вспомни, как Наталью бросили в общую могилу! Такое каждый день может случиться с тобой и со мной. Отдай Адочку матери, она еще потом тебе спасибо скажет!
— Но как же так — завтра? Дайте мне хоть несколько дней, — начала сдаваться Оленька. — Ее нужно подготовить к разлуке со мной.
— Если мы не уедем завтра на рассвете, нам уже не удастся пересечь линию фронта, очень сложно обеспечить безопасный проезд. Так что собирай Адочку поскорей, и только самое необходимое.
Дашка уже поняла, что надо делать, и стала паковать Адочкины одежки, а Оленьке отказали руки — до нее постепенно доходило, что завтра она не будет знать, где ее дочка.
— А как вы сообщите, что безопасно перешли линию фронта?
— Никак! — заплакала Лулу. — И я долго-долго не буду ничего знать ни о тебе, ни об Аде.
— О какой Аде? — Оленька на секунду забыла, что ее сестру тоже зовут Ада.
— О твоей сестре, — сквозь слезы ответила Лулу. — Кстати, ее Мариночку мы тоже забираем с собой, так что Адочке не будет скучно.
— Нам пора, Лулу, — вмешался Константин — Не меньше часа уйдет, пока мы доберемся до дома, тем более с коляской.
— Ах да, коляска! — спохватилась Лулу, утирая слезы. — Дашка, иди с Костей за коляской, а я попрощаюсь с дочечкой.
Константин попытался было возразить, но глянул на заплаканную жену и молча вышел из квартиры. Как только за ними закрылась дверь, Лулу сунула руку за пазуху, вытащила оттуда скомканный носовой платок и сказала шепотом:
— Возьми скорей! И чтобы никому ни слова, особенно папе!
Оленька развернула платок и уставилась на золотое кольцо с огромным бриллиантом:
— Но ведь это папин подарок на вашу годовщину!
Лулу схватила Оленьку за руку:
— Быстро спрячь! Чтобы папа не видел! А тебе это кольцо пригодится в трудную минуту!
И, услышав шаги на лестнице, обняла дочку и прижалась щекой к ее щеке. Когда Константин вошел в комнату, она отстранилась, взяла сумку с Адочкиными вещами и сказала:
— Что ж, нам пора. Бери ребенка, Костя, и пошли!
— Я с вами! — заторопилась Оленька и принялась снимать с вешалки пальто.
Константин остановил ее:
— Ты никуда не пойдешь! Я не смогу отвести тебя обратно, а одинокой девушке опасно ходить по ночной Москве!
— Но я не боюсь! — попыталась воспротивиться Оленька и опять потянулась за пальто.
— Зато я боюсь! — рявкнул отец и решительно двинулся к двери. От его крика Адочка проснулась и заплакала. Оленька тоже заплакала и попыталась отобрать у Константина
— Отдайте мне моего ребенка!
— Один раз подумай не только о себе и дай нам спокойно уехать! — с этими словами Константин оттолкнул дочь и начал осторожно спускаться по темной лестнице. Лулу побежала за ним, крикнув на прощание:
— Не обращай внимания! Он просто очень беспокоится, чем закончится наша история с Колчаком!
Хорошо нам, ведь мы уже знаем, чем закончилась авантюра Колчака, а Константин Книппер не знал. И очень беспокоился. Мы также знаем, что ему с женой и двумя внучками удалось перейти линию фронта и провести полтора благополучных года в качестве министра транспорта в правительстве Колчака. В их распоряжении был специально обустроенный комфортабельный вагон, личный повар и ежедневный рацион. Когда армия Колчака была разгромлена, оказалось, что и большевики не могут обойтись без Константина Книп-пера — ведь только он мог обеспечить содержание в порядке Сибирской железной дороги.
Оленька
После отъезда родителей с Адочкой Оленькина жизнь стала рассыпаться со страшной скоростью. Казалось бы, без Адочки им с Дашкой нужно меньше еды, но даже на это малое денег не хватало, да и те обесценивались чуть ли не ежедневно. А главное, исчезли мелкие подачки, которые тайком от отца иногда давала ее мама. Нужно было решать, чем заняться, чтобы заработать хотя бы на горбушку хлеба с маслом для себя и Дашки.
Но нянька не захотела сидеть у нее на шее. А может, и не очень верила в Оленькины способности в борьбе за кусок хлеба. Она просто собрала свои скромные вещички и уехала к сестре в деревню под Костромой.
Без Дашки и Адочки жизнь стала казаться какой-то призрачной. Теперь никто не требовал от Оленьки по утрам, чтобы она встала с постели, и она не вставала. Не вставала день, другой, третий — и никто этого не заметил. За эти дни она поднялась всего несколько раз, чтобы пописать, и при этом выпила немного воды из стакана для чистки зубов. Иногда Оленька слышала, как за дверью бродили Миша и Ксения, они входили, выходили, смеялись, ссорились, хлопали дверцами шкафов, спускали воду в уборной, но ни разу не поинтересовались, жива она или нет. И ей стало обидно. Она через силу откинула одеяло, собираясь встать на ноги, но покачнулась от слабости и грохнулась на пол. Этого тоже никто не заметил, хоть Миша с Ксенией шумели в комнате рядом.
Оленька решила нарушить их интимный мирок, построенный на ее изувеченной семейной жизни. Не причесавшись, она, как была в ночной рубашке, на цыпочках вышла в гостиную в надежде застать Мишу с его подружкой врасплох. И застала — они, похоже, не подозревали, что она все это время была в квартире, и сначала приняли ее за призрак. Поглядев на себя в зеркало, Оленька поняла, что именно так она и выглядела — бледная до голубизны, глаза огромные, волосы ореолом над длинным белым балахоном.
Первым пришел в себя Миша. Он, как всегда, был верен себе, — показывая на Оленьку пальцем, попятился и прошептал драматическим шепотом: