Тайна Пернатого Змея

Гамарра Пьер

Наша община Фабиак — это горная деревушка с населением около трехсот человек. Расположена она очень удачно, хотя добраться до нее нелегко. Дорога к Фабиаку из долины трудна, она все время петляет, и снизу деревня почти незаметна. Сначала идут крутые скалы, дубовые поросли, а чуть повыше, на полпути к вершинам, — как бы платформа, на которой так хорошо примостился Фабиак, в изобилии располагающий водой. Выше начинается большой буковый, а еще выше — еловый лес, перегноем которого питаются пашни Фабиака. Клочки земли — увы, отнюдь не плоские, но довольно плодородные — прихотливо разбросаны

повсюду. Если смотреть на наш край снизу, он как будто не очень привлекателен; чтобы узнать его, нужно подойти поближе, А машины туристов катят себе по дороге к Люшону, минуя нас.

* * *

Итак, в то утро я вышел из дому и увидел грузовичок Иллариона Пейре, мчавшийся вниз. Он грохотал, по обыкновению, всеми своими железками, бидонами, ящиками, которые подпрыгивали в кузове.

Илларион Пейре, добрый малый лет тридцати, склонился над рулем.

Между большим беретом жителя гор и поднятым воротником куртки-канадки вырисовывался его характерный профиль: нос-«ветрорез» и подбородок калошей.

— Эй! Привет, Илларион! — крикнул я.

— Привет, Бертран! Подвезти до Люшона?

— Охотно бы, да господин Казен не позволит.

— Тебе виднее. Твоему отцу сегодня ничего не нужно?

— Пожалуй, ничего. Иначе он дожидался бы тебя.

— Ладно. Поеду. Я тороплюсь. Не знаю, что меня ждет на обратном пути, при подъеме.

— Снег, Илларион? Да?

— Кто знает! И это может случиться, но моя Маринетта отважная подруга.

— Подыщи нам клиентов!

— Ну, знаешь ли, на это трудно рассчитывать. В этакий ветер туристы предпочитают сидеть в халате и комнатных туфлях у огонька. А что до лыжников, так им больше по душе Сюпербаньер.

* * *

С грохотом сдвинулась с места Маринетта — так звалась грузовая машина Иллариона, — почтенная колымага, самоотверженно доставлявшая молоко в кооператив у подножия горы. С тем же мужеством она бралась за перевозку людей, птицы, телят, свиней, фруктов, овощей и посылок для торговцев Фабиака.

Для неутомимой и шустрой, беспрестанно позвякивающей на ходу Маринетты не было ничего невозможного. Она сердилась, фыркала, чихала, подпрыгивала на месте, дребезжа всеми своими частями, а затем срывалась и уносилась точно одержимая то вверх, то вниз. Через несколько метров она уже замедляла ход, но продолжала свой путь. Господин Казен говорил, что у Маринетты тот же девиз, что у министра Фуке, чью спесь несколько посбавил Людовик XIV: «Каких только вершин я не достигну».

Я должен подробно остановиться на этой как будто бы и ничем не примечательной встрече с Илларионом. Но из всего дальнейшего будет видно, что она имела свое значение.

Пока Маринетта фыркала на спуске, я продолжал свой

путь к школе. Вскоре я поравнялся с домом моего товарища Феликса Ляпюжада. В одном из окон кухни я увидел поднятую занавеску и зябкий нос моего друга Феликса, ласкающий стекло.

О, этот Феликс! Он всегда осторожен. В хорошую погоду он обычно поджидал меня на улице, но при малейшем ветерке высматривал из окна.

Он сделал знак, чтобы я подошел. Само собой разумеется, рот у него был набит. Кто мог похвастать, что ему посчастливилось видеть Феликса не жующим? В классе, когда господин Казен слышал звук разгрызаемого ореха или хруст разворачиваемой конфетной бумажки, он не колеблясь поворачивался в сторону моего однокашника:

«Что случилось, Феликс? Еще нет двенадцати!»

Феликс разом проглатывал кусок и нырял носом в тетрадь.

Даже когда он читал — а он был страстным любителем книг, — его челюсти работали на полную мощность. Короче говоря, он и книги пожирал, как вкусные блюда.

В этот день Феликс внушил своей матери, что лучшая защита от холода — солидно поесть. Когда я входил, он уже расправлялся со вторым завтраком. После обычных бутербродов и кофе с молоком Феликс легко закусывал солидным куском деревенского окорока. Он и мне предложил ломтик на дорогу. Должен сказать, что Феликс Ляпюжад был самым лучшим малым на земле, всегда готовым оказать услугу в меру своих возможностей.

Я отказался от ветчины, и мы отправились в путь — но лишь после того, как Феликс набил свои карманы печенными в золе каштанами. Он оделся по погоде и, вероятно, натянул под куртку и пальто еще три свитера из грубой шерсти, что придавало его упитанной персоне почти шарообразный вид. Лицо Феликса, напоминавшее розовую луну, скрывал теплый вязаный шлем, и только кончик носа оставался в опасности, на ветру.

— Брр!.. Действительно, не слишком жарко, — пробормотал он, пройдя несколько метров.

— Да, ветерок снежный!

— Снежный? Прошу тебя, не накликай беду!

— Но снег не так уж неприятен.

— При условии, что смотришь на него через окно и сидишь при этом у печки…

— …с блинами! — добавил я смеясь.

— Вот именно. С блинами и хорошей книжкой.

Феликс вдруг размечтался:

— Ничто не может идти в сравнение с блинами! Ты начинаешь с одного или двух с ветчиной, затем идет парочка-другая с сахаром, а заканчиваешь блином с вареньем. Неплохо со смородиновым повидлом, а еще лучше — с черничным.

Я снова рассмеялся, дружески подтрунивая над Феликсом. Я знал, что он мало интересуется зимним спортом. Салазки, лыжи, ледяные дорожки, катки — все это оставляло его совершенно равнодушным. По-настоящему же Феликс Ляпюжад был влюблен в приключения, но приключения в романах. «Да, — вспомнил я, — не забыть бы вернуть ему его книгу».

— Я закончил «Сокровища Амазонки». Надо бы мне принести ее.

— Не к спеху. Тебе понравилось?

— Замечательная книга!

Я говорил правду.