Тайна перстня Венеры
Шрифт:
Мужчина, у которого много женщин, – мачо, Казанова, герой-любовник, и даже если он в своей киноипостаси мрет от сифилиса и изуродован гримом до неузнаваемости, – он все равно достоин восхищения и сочувствия.
А женщина, у которой было много мужчин, – шлюха, проститутка и еще всенепременно какое-нибудь покрепче пятибуквие.
Но… все-таки где Дитрих?! Он не может уединиться с Татьяной – я слышала ее голос, она звала Егора.
– Натусик, ты че, обиделась? – переполошилась Лера, когда я поднялась с шезлонга и стала завязывать над грудью узел парео. – Или ты в бар за соком? Пошли вместе!
Я покачала головой.
Шутки
Увидев табличку «Do not disturb», повешенную на ручке двери номера Дитриха, я, не смущаясь, заколотила по гладкому коричневому дереву. Звук вышел знатным, гулким – но, похоже, никакого эффекта не возымел.
Никто не спешит открывать дверь, и мое ухо явно прижимается к полной тишине.
На какую-то долю секунды у меня закружилась голова. В глазах потемнело, и…
От ударов в каменную стену кулаки сбиты в кровь. Равнодушно смотрю на растекающиеся по белым плитам красные капли. Невероятное горе и жажда смерти – не понять, что сильнее, только очень, очень больно. В отчаянии бегу вдоль белоснежных колонн, длинное платье, какие-то обвившие меня куски материи сковывают движение. «Кольцо, потеряла. Это все, что у меня осталось», – вдруг прошивает голову ледяная мысль. Испуганно сжимаю пальцы и с облегчением чувствую между ними легкое покалывание. Снова боль, потом темнота, и очень тяжело подниматься в горы, а потом весь мир вдруг превращается в розовые облака, плывущие в прекрасном синем небе…
Так, так и вот так – я повертела гудящей головой по сторонам – вроде бы поблизости никого нет. Можно себе позволить одну мысль, никто не увидит, никто не подслушает. К столь почтенному возрасту, как мой, полагается зарубить себе на носу: по солнцепеку без панамки ходить нельзя. Я уже научилась захватывать на юг широкополую шляпу – теперь дело за малым: привыкнуть ее постоянно носить, не подставлять черепушку обжигающему солнцу. Что, склероз начинается?! Я ведь по жизни не совсем адекватна, а буду и вовсе плоха. Нельзя мне мозги жарить, в голове уже конкретно мутится, вплоть до галлюцинаций…
Под мысли о вреде прямых солнечных лучей опять стучу в дверь. Уже чувствую усталость, особо не буйствую – просто тукаю по дереву костяшками пальцев.
Может, попробовать лучше ногой? Нет, в сланцах не то, никакой акустики, мне бы сейчас босоножечки на каблуках…
– Мисс, мисс, ноу, ноу! Мисс!
Горничная. Ко мне по коридору мчится горничная и истошно голосит.
Дура какая-то в белой пижаме.
Чего орешь? Чего нервничаешь?
Прибежала. Вцепилась в меня и трясет стянутыми в хвост патлами, болезнь Паркинсона ходячая.
Не рубишь? Не понимаешь английского совершенно? Объясняю ведь тебе, как белому человеку, на языке международного общения.
Моему другу вчера было плохо. Сегодня он не вышел к завтраку и не пришел на пляж. Так что не надо обращать внимания на эту табличку. Надо открыть дверь! Мой друг нуждается в помощи!
– Ноу, ноу, мисс, ноу!
Ох,
Впрочем, ладно. Честно говоря, у меня, наверное, полностью отсутствуют педагогические способности. Дураков я никогда не учу, не воспитываю, не стремлюсь им доказать свою правоту. Если сорвусь, не смогу нажать на мысленный тормоз, то просто выпалю: «Ну и дурак!» А объяснять таким – напрасная трата времени. Тем более, как правило, всегда есть вариант получить желаемое, минуя напрягающую недалекую личность. Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.
Вот и я обойдусь без помощи голосящей девицы. Легко!
Когда я шла с пляжа, то видела: балконная дверь в номер Дитриха открыта. Поселили нас, к счастью, на одном этаже, хотя и в противоположных концах здания, меня – ближе к морю, Дитриха – возле бассейна, близко к главному корпусу. Так что нет проблем – я попаду в его номер по коридору из балкончиков, буду переступать через символические решетки и по этой дорожке запросто доберусь до комнаты рыжего бюргера. А если меня кто за этим делом застукает – ну, попытаюсь объяснить, не все же, наверное, столь одарены в плане английского, как горничные этого отеля.
О’кей, белая пижамка, о’кей, болезнь Паркинсона. И уже, пожалуй, базедова болезнь тоже – вон как зыркалки на меня выпучила, сейчас из орбит вылезут. Ты меня убедила – перестану стучать в эту дверь. Все, бай-бай.
Я стряхиваю цепкие пальцы горничной с запястья, поворачиваюсь, чтобы припустить к своему номеру, и взгляд невольно цепляется за квадратик пластыря, лежащий на полу возле номера Дитриха.
Не узнать его невозможно! Такую «щедрую» повязку я запомню надолго! Турок, гламурный докторенок с розовым чемоданчиком, помощь Татьяне оказывал «по-богатому» – у нас бы даже студенты бились в истерике от хохота. Синяк у девушки на коленке – с кулак. А врач распечатывает такой малюсенький пакетик пластыря (детский, похоже) и зачем-то лепит его строго по центру ссадины, а вокруг «повязки» все синее синего! Короче, ермолка какая-то дурацкая на Танином колене вышла! Кто местных врачей учил, учил ли вообще хоть чему-то?! Разве только с розовым саквояжиком ходить умеют и безосновательно важничать…
Да уж, Татьяне, похоже, все неймется. Так и шастает к своему любовнику. Ее номер располагается этажом выше, так что случайно пройти по этому коридору она не могла. А ведь Лерик со Светусиком явно угадали причины летаргического сна Дитриха. После хорошего секса спится сладко! Пока мужа не было, Татьяна сумела распорядиться парой часов свободного времени. Наверное, с точки зрения справедливости, есть в этом какая-то сермяжная правда…
Ну вот, наконец, и мой номер. Переступаю через решетку на территорию онанирующего бюргера. Немца не видно, но не надо расслабляться. Быстро-быстро отсюда! Через следующую перегородку!
Ого, грабителям, вздумавшим повторить мой хадж, было бы где разгуляться.
Балконные двери настежь, шторы не задернуты, я невольно вижу на прикроватных тумбочках и столах всякую всячину – часы, украшения, мобильники, ноутбуки. Впрочем, гид Бора уверял, что воровство в здешних местах – явление чрезвычайно редкое. Только в Стамбуле случаются досадные для туристов инциденты. А здесь, в курортной зоне, все друг друга знают, и известие о том, что в семье вдруг случайно взращен вор, является чуть ли не поводом для разрыва родственных отношений. И это правильно, и…