Тайна подземного королевства

Фишер Кэтрин

Она остановилась, развернула Калли. Вязель чуть-чуть запыхался, но и она тоже.

— Чушь собачья! Я тебе не верю. Ты всегда лжешь, подшучиваешь, рассказываешь сказки. И никогда не говоришь правду в глаза.

Он печально улыбнулся.

— Не тебе меня обвинять. — Он шагнул вперед, потрепал Калли по стройной шее, погладил гриву. Лошадь тихонько заржала, склонилась к нему. — Потому что ты тоже никогда не говоришь правды. Ты делала вид, будто всё хорошо, а сама хранила горькую тайну. От Роберта, от родителей. Ты ведь никогда не рассказывала им о своих чувствах.

Он смотрел на нее

сверху вниз; Хлоя обиделась.

— А какой смысл? Всё равно я не смогла бы ничего объяснить.

— Тогда как ты можешь винить их за то, что они ничего не знают?

— Могу! Во всем виноват Роберт. — Ей захотелось стать старше, выше ростом. Она пожалела, что не умеет спорить, не умеет говорить логично, не может пустить его же слова в ход против него. Ее душили слезы; она проглотила их, развернулась, пошла дальше.

Густая пряжа стала еще более спутанной. Путь преграждали огромные узлы; приходилось перешагивать через нее, пригибаться, уводить Калли в сторону. Хлоя стремительно шагала через отверстия и разрывы, сворачивала куда угодно — лишь бы там был путь, а Вязель неотступно шел по пятам, не отставая, молчал, как будто ждал удобного случая.

Ей хотелось убежать от него, но замок поймал ее, не выпускал, обвивал петлями руки и ноги. Пряжа стала плотнее, сомкнулась; в воздухе сильно похолодало, и Хлое казалось, она приближается к сердцу вязаной путаницы.

Под ноги начали попадаться мелкие зверушки, и все они бежали наружу. Они походили на мышей, пауков, жуков, а однажды, извиваясь испуганно, проползла змея. И туннели стали подвижными. Они то и дело вздымались под ногами, извивались, даже подрагивали, идти дальше по мягким податливым нитям было трудно, всё время надо было держать равновесие.

И тогда Вязель заговорил.

Его слова звучали тихо, и хоть она и пыталась не слушать их, но не могла.

— Видишь, как нелегко найти дорогу сквозь этот замок? А если бы Потусторонний мир был твоим — ты бы справилась в два счета. Не приходило ли тебе в голову, Хлоя, что ты сама задерживаешь себя?

— Заткнись, — рявкнула она.

— Ты сама себе ставишь преграды, сама себя запутываешь. Разве нет? Тебе не кажется, что мы погружаемся всё глубже в путаницу твоих собственных сомнений? Что в глубине души ты совсем не хочешь добираться до Престола. Наоборот — хочешь, чтобы тебя остановили. Хочешь, чтобы тебя силком вернули домой, хочешь утром проснуться в своей уютной постельке и увидеть, как над тобой склоняется Максел, как плачут от радости мама с папой. Хочешь помириться с Робертом. Хочешь, чтобы всё наладилось.

— Я сказала — заткнись! Ничего ты не понимаешь! Роберта нет в живых. Я сама его убила. — Она обернулась к нему, уязвленная, пылающая. Ей отчаянно хотелось заткнуть уши, не слушать его, она замахнулась кулаком. Он перехватил ее руку; его пальцы были холодные, на бледной коже пылали три красные отметины — следы былого воровства.

— Не убила.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю о битве, где оружием были слова. О Битве деревьев.

Она удивленно уставилась на него. Сквозь него. Увидела белую палату, полную медсестер, вдалеке — Максела, усталого и постаревшего, разбитое окно, сквозь которое вползал плюш. Почувствовала на лбу ласковый, прохладный

поцелуй.

На мгновение она очутилась там, и ей захотелось там остаться.

И тут она увидела картину. Она висела на стене, за спиной у Максела. Блестящая, прекрасная, ненавистная. На картине была изображена она сама, портрет, который она всегда просила Роберта написать, и он, наверное, исполнил ее просьбу, но только после того, как она ушла. Собственное лицо смотрело на нее с той веселой, озорной улыбкой, какая иногда появлялась у нее на губах, когда дела шли хорошо, когда она могла забыть о том, что она — их дочка и младшая сестра, и быть самой собой.

Ей стало больно. На глаза навернулись слезы.

Эта перемена не укрылась от Вязеля. Он огорченно покачал головой.

Она стряхнула его руку, оттолкнула его:

— Хватит! Больше никаких слов!

Его обвила красная веревка; он стряхнул ее с лица.

— Хлоя, не надо! Погоди…

Вокруг его шеи обвилась еще одна петля, туго сдавила; он стал задыхаться, потянул за нее, но какая-то сила держала его за руки, заламывала запястья.

Она шагнула к нему.

— Хватит слов, Вязель. Теперь запутался ты. Посмотри, каково это — лишиться слов. А я, пошла.

Она развернула Калли и зашагала прочь.

Вязель сражался, как мог. Вырывался, дергал за крапчато-красные веревки, но они держали его, скользили, как змеи, стягивали грудь. Ему не хватало воздуха; а Хлоя села на Калли и бросила, не поворачивая головы:

— Хватит.

И веревки прекратили движение. Вязель попытался ослабить их. Сказал:

— Ты же знаешь, что я прав. Мои слова пойдут за тобой.

Она ласково улыбнулась ему.

— Ты не скоро отсюда выпутаешься. Прощай, Вязель. Жаль, что ты не увидишь, как я сяду на Престол. Никто из вас не увидит.

* * *

— Мы заключили перемирие, — уныло сказала Кларисса. Отвела в сторону упругую ветку, чтобы она не хлестнула Роберта; перед ними уходил вниз пологий склон, поросший гладкой травой. — Он пошел искать ее; а я вернулась за тобой. Хлоя едет верхом, так что у нас нет времени на разговоры.

Роберт оглянулся.

— Но… бык… эти птицы…

— Хранители. Они берегут мешок из журавлиной кожи. В лесу немало подобных им волшебных зверей. Я привела быка, потому что не смогла бы сама справиться с волком. — Она выдавила улыбку. — Хоть Хлоя и считает, что Потусторонний мир повинуется ей, это не так. Существуют силы, более могущественные, чем она. И так будет, пока она не воссядет на Престол. — Кларисса обернулась, и он с огорчением увидел, что она успела завладеть мешком из журавлиной кожи.

Он висел у нее на шее. Кларисса достала из мешка одну-единственную щепку огама и подняла ее, как волшебную палочку.

— Прости, но придется тебя превратить.

Роберт сказал:

— Это мешок Вязеля. Что значит — превратить? — Его охватила тревога; он торопливо добавил: — Я не хочу…

— Прости, Роберт. Будет немного больно, но так надо. — Она быстро провела пальцами сначала по его лицу, потом по лицу Короля, и он заметил, что маска Короля изменилась. Листья терновника съежились, глаза стали больше, округлились; над ними пробились хохолки из перьев.