Тайна предсказания
Шрифт:
Как только девушка закончила, слушатели с восторгом начали бить в ладоши. Они называли Фридерику по имени и тянули к ней руки. Девушка изобразила плутовскую улыбку, но глаза ее были печальны. Какой-то бородач с красными глазами притянул ее к себе на скамью, убеждая выпить из его кружки. Леберехт не мог отвести от нее взгляда. Девушка едва ли была старше его, но черное пиво, похоже, переносила намного лучше.
Какой-то мужчина с коротко остриженными волосами и бледным лицом, сидевший до этого на противоположном конце стола и с живым интересом наблюдавший за Леберехтом, пока Карвакки и прочие гости смотрели лишь на красивую
— Ведь ты — молодой Хаманн? — спросил он, не глядя юноше в лицо.
— Да, я Леберехт.
Незнакомец все еще смотрел перед собой.
— Мне полагалось бы назвать свое имя, но я о нем умолчу. Не считай меня из-за этого врагом.
— Почему я должен считать вас врагом? — удивился юноша. — Слишком уж я незначителен, чтобы быть чьим-либо врагом.
Едва он это сказал, как перед его взором поднялась тень инквизитора, а за сосновой лучиной по стенам запылали большие костры.
— Если тебе не хочется продолжать этот разговор, я пойму, — сказал облаченный в черное человек и в первый раз искоса взглянул на Леберехта.
Подкрепленный действием черного пива, юноша покачал головой и окинул незнакомца внимательным взглядом. У того между зубов темнела щербинка. Он был лет тридцати, художник или странствующий студент, какие нередко появлялись в городе и вскоре вновь исчезали.
— Нет, нет, — горячо заверил его Леберехт, — сегодня я, признаться, рад побыть среди людей и поболтать с ними. Один я бы просто сошел с ума.
Сказав это, он вспомнил о своей сестре Софи, с которой за целый день и словом не обмолвился, и ему стало стыдно.
Тогда человек в черном начал туманно говорить, намекая на события нынешнего дня:
— Глупец тот, кто воображает себе, что проповедники и инквизиторы утверждают истину христианской веры. Нужен ли яркому свету свет слабый? Страшному суду — предубеждение инквизитора? "Неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же".
— Павел, "Послание к Римлянам", — сухо произнес Леберехт.
— Образован, образован! — заметил незнакомец, не спрашивая, откуда тот взял свои знания. Это слегка уязвило Леберехта, ведь он гордился тем образованием, которое получил от отца.
— Не понимаю, к чему вы клоните своими речами. Вы протестант или шпион курфюрста?
— О, Святая Дева Мария, нет! — Человек в черном прикрыл ладонью рот, делая знак, что Леберехт должен быть осторожен в своих словах. Потом продолжил: — Я лишь хочу утешить тебя в такой день и сказать, что Лысый Адам не был еретиком, а тем более колдуном. Просто он был умен, слишком умен для человека его положения и никогда не скрывал своего ума. Известно же: "Умно говорить трудно, умно молчать — еще труднее".
— Вы знали моего отца? Конечно же, вы должны были знать его. Иначе как бы вы могли так говорить о нем! Кто вы, незнакомец?
Облаченный в черное человек усмехнулся.
— Nomina sunt odiosa, [19] как говорит Цицерон, так что давай держаться этого.
Леберехт, украдкой наблюдая
— Господи, да вы говорите почти так же, как мой отец Адам!
— Здесь все говорят, как твой отец, — успокоил его незнакомец. — По этой причине мы и пришли сюда, и ты, вероятно, тоже. Все здесь — защитники чуждого духа, ученики Аристотеля, алхимиков и астрологов, книжники и люди искусства, в творчестве видящие своего бога, и, возможно, также парочка непокорных протестантов и богатых атеистов.
19
"Не будем называть имен" (лат.).
Теперь Леберехт понял намеки той песни, которую пела Фридерика. Все еще не сводя с нее взгляда, он напрасно старался поймать ее улыбку, в то время как целый рой мужчин вокруг нее, включая и Карвакки, осыпал девушку комплиментами.
— Я — ученик мастера Карвакки, — попытался объяснить свое присутствие в кабаке Леберехт. Это присутствие приобрело теперь, когда он понял, в какое славное общество попал, совершенно иной вес. Рассмотрев лица гуляк, юноша увидел, что, не считая своего учителя, никого из них не встречал раньше. Публика, собиравшаяся у трактирщика на Отмели, была другой — более грубой и менее словоохотливой, зато куда задиристее.
— С ним не так-то просто поладить, — заметил человек в черном, имея в виду Карвакки. — Но он много путешествовал по свету и создал себе собственную религию. Он верует лишь в прекрасное и доброе; все остальное, по его мнению, исходит от дьявола.
— Как он прав! — вырвалось у Леберехта, осознавшего, что ему нечего бояться этого человека. Все-таки незнакомец очень хорошо знал его мастера. — Он просто сделался больным, когда разрушили статую в соборе, — заметил Леберехт. — Вид обломков, лежащих на земле, причинял ему боль, и он велел мне похоронить их, словно речь шла об останках человека. Нашим набожным христианам нелегко понять это.
Незнакомец, удивленный заявлением Леберехта, возразил:
— Я не вижу в тебе набожного христианина и не могу даже винить тебя за это.
Леберехт уперся взглядом в деревянную столешницу и тихо произнес:
— Да, с нынешнего дня все по-другому. Только сегодня я наконец-то понял моего мастера Карвакки, который пытается обнаружить в красоте божественную природу. Там, наверху, на Соборной Горе, Бог куда дальше от людей, чем в этой пивной.
Глаза юноши наполнились слезами, и внезапно его охватил смутный страх. Не слишком ли он доверяется этому чужаку? А вдруг тот — один из бесчисленных шпионов инквизиции, которые в надежде на небесную награду целыми днями шныряют меж людей, чтобы передать крамольные слова доминиканцу Бартоломео.
Движимый этим страхом, Леберехт поднялся и направился к Карвакки. Раз незнакомец так много знает о его наставнике, тот тоже должен его знать! Но когда Леберехт обернулся, чтобы показать пальцем на человека в черном, место, где он сидел, было пусто.
Карвакки, угадавший намерение Леберехта, громко рассмеялся.
— Можешь его не бояться, о чем бы вы с ним ни говорили! — воскликнул он. — Этот человек будет рад, если ты сохранишь его появление здесь в тайне.
— Кто он? — удивленно, но с явным облегчением спросил Леберехт.