Тайна предсказания
Шрифт:
— Господи! — прошептал Леберехт и прижал обе ладони ко рту. — Что случилось?
В то время как один бенедиктинец, не обратив внимания на вопрос Леберехта, шевелил губами в молитве, другой повернулся к нежданному посетителю и спросил:
— Кто вы и какие дела у вас с нашим братом?
Леберехт объяснил, что он приехал в Рим вместе с Лютгером и что их связывает многолетняя дружба с тех пор, как монах обучал его древним языкам и греческой философии.
— Но что случилось? — повторил Леберехт более настойчиво.
Бенедиктинец, который представился как аббат Козьма, не
— Вам знакомо назначение этого прибора?
Леберехт кончиками пальцев взял научный прибор. Астрологические символы, фазы Луны и символ Солнца не оставляли никаких сомнений.
— Да, конечно, — ответил Леберехт, — с помощью этого диска можно вычислять движение светил. Но вы еще не ответили на мой вопрос.
Аббат Козьма взял у него прибор, а затем сухо произнес:
— Бренное тело нашего собрата было найдено сегодня утром на Виа Сабина, недалеко от входа в монастырь. Брат Лютгер пал жертвой преступления. В час смерти он держал этот диск. И вот что представляет для нас еще одну загадку: рядом с ним лежала бенедиктинская сутана, слишком узкая и длинная для него самого.
Что касалось сутаны, то ее происхождение Леберехт знал очень даже хорошо, однако счел более уместным промолчать. А вот астролябия была для него загадкой.
— Все мы грешники, — неожиданно заметил аббат Козьма, — да будет Господь милостив к его бедной душе!
Сложив ладони, Леберехт думал о том, что имел в виду аббат, но, будучи в большом смятении, не мог четко рассуждать. Единственное, что пришло ему на ум и при всей серьезности ситуации в известном смысле было комичным, — это мизинец святого Бенедикта, который Лютгер зашил в своей альбе. Торговля реликвиями была одним из самых прибыльных дел. Поэтому Леберехт справился о том, не искали ли в одеянии покойного брата Лютгера реликвию святого Бенедикта из Монтекассино. У аббата, который, похоже, не имел представления о миссии Лютгера, вопрос Леберехта вызвал явное беспокойство, и он принялся неподобающим образом обшаривать штаны своего собрата, пока не обнаружил что-то на уровне колен.
— Здесь что-то есть, я ощущаю это совершенно отчетливо! — воскликнул он и, вцепившись своими сероватыми зубами в шов, распорол его и достал золотую коробочку, хорошо знакомую Леберехту, поскольку раньше она служила хранилищем пресвятой крайней плоти.
Явление мизинца основателя ордена, казалось, тронуло аббата больше, чем кончина собрата, а коленопреклоненный монах прервал свои молитвы и упал ниц перед реликвией, так низко склонив голову, что она почти касалась пола. "Sancte benedicte, ora pro nobilis!" [85] — шептал он снова и снова.
85
"Святой Бенедикт, молись за
В это время взгляд Леберехта был устремлен на разбитую голову Лютгера. Чувствовал он себя ужасно, и ему хотелось плакать; он потерял друга, пусть даже их дружба была противоречивой. Но слез не было.
Аббат Козьма взволновался, как апостол, которому явился Господь, и объявил, что к "Ангелус" реликварий будет выставлен в монастырской церкви для поклонения. На вопрос Леберехта, может ли он взять с собой перепачканную в крови астролябию, если она им не нужна, аббат ответил утвердительно.
Обратный путь Леберехт проделал бегом. Очертания домов расплывались перед его глазами; теперь он рыдал безудержно, как ребенок. Он упрекал себя за то, что расстался с Лютгером в ссоре, что не удержал его до утра. В темное время суток Рим кишел грабителями и убийцами, и сборщикам мусора приходилось каждое утро подбирать трупы, которые появлялись на улицах ночью.
Первой мыслью Леберехта было спросить совета у Альбани, но профессор уже покинул свой дом на Виа Джулия. От Франчески он узнал, что ее отец отправился в Сапиенцу. Недолго думая, Леберехт последовал за ним в университет, массивное здание с бесконечными коридорами, в котором, как и везде, где живет знание, витал резкий запах.
Лаборатория Альбани, астронома и астролога, находилась на верхнем этаже, под самой крышей. Широкие окна смотрели на север. Размеры помещения были немалые, но сотни приборов модели звездных орбит, карты, таблицы и глобус в человеческий рост, стоящий в центре, порождали неприятное ощущение тесноты, которое превосходила лишь гнетущая атмосфера, господствовавшая в этом таинственном царстве звезд.
Ученые, занимавшиеся естественными науками, арифметикой и медициной, не говоря уже о теологии, с недоверием и беспокойством наблюдали за небесным театром Альбани, и лишь угроза профессора рассчитать календарь на следующие десять лет так, что вознесение Христа и Девы Марии придется на один и тот же день, спасла его от инквизиции при Павле IV.
Когда Леберехт открыл дверь, его глаза должны были сначала привыкнуть к ученому хаосу, который, как любил говаривать Альбани, являл собой отражение сложного порядка, царившего во Вселенной и чудесным образом управлявшего движением планет. Потом он обнаружил за конторкой профессора.
— Чем могу быть полезен? — удивленно спросил тот, увидев Леберехта.
Леберехт протянул Альбани окровавленную астролябию. Тот отшатнулся.
— Откуда она у вас?
— Брат Лютгер мертв, — сказал Леберехт, не отвечая на вопрос профессора.
— Лютгер, наш спутник в путешествии? Не могу поверить! И Леберехт рассказал о происшествии на Авентине и о том, что Лютгер в час смерти сжимал эту астролябию. Альбани вытер ладонью лоб.
— Раздвоенный хвост дьявола! При чем здесь брат Лютгер?
— Как это "при чем"? Я не понимаю вас, профессор.
Альбани схватил Леберехта за рукав и потянул его внутрь одной из ниш лаборатории. Лишь теперь тот заметил, что они в этом хаосе не одни: полдюжины прилежных студентов занимались с различными объектами и таблицами.